...и Северным океаном
Шрифт:
Заглянул в типографию диксонской газеты. Газета у них не больше нашей. Хмурый немолодой человек с усиками молча положил перед печатником оттиск и вышел. «Знаете, кто это? Парфенов. Песню «По долинам и по взгорьям» слышали? Так это он написал».
Я вдогонку. «Правда, что вы автор?» — «Совершенно верно». — «А почему говорят, будто песня народная?» — «Пусть говорят, мне все равно. Понадобится — докажу». — «А здесь какими судьбами?» — «Всякое бывает».
Он сказал лишь, что песню сочинил давно, в годы гражданской войны. Был Парфенов угрюм, неразговорчив,
Сколько раз возвращались с тех пор к истории знаменитой песни! И пришли к выводу: да, ее автор — Петр Семенович Парфенов, бывший батрак, большевистский агитатор в частях Краснова и Керенского, комиссар, участник гражданской войны на Дальнем Востоке, позднее — литератор.
Диксон был необыкновенно щедр на интересных людей. Зашел на радиостанцию. Ее начальник довольно молодой человек, но все уважительно обращались к нему: Василий Васильевич. А как фамилия начальника? Ходов. Не тот ли радист Ходов, который вместе с Урванцевым и Ушаковым исследовал Северную Землю? Да, он самый. Кстати, и этот радиоцентр на Диксоне строил он же.
От интервью Ходов отказался: некогда. Ну, хотя бы несколько слов! Да зачем? Вот-вот должна выйти книга Николая Николаевича Урванцева, в ней, наверное, есть все.
— Но вы же подолгу оставались один в домике! Целыми месяцами!
— Такая служба, — ответил Ходов, давая понять, что беседа окончена.
И лишь в начале восьмидесятых годов он выпустил и свою книгу о Северной Земле. Но и там почти ничего не писал о себе. В книге приведено письмо-инструкция, оставленное ему Ушаковым перед тем, как трое надолго оставили в одиночестве четвертого.
Ходову предписывалось «беречь себя, помня, что Вы делаете отнюдь не менее важную работу, чем другие члены экспедиции… Какой бы то ни было риск своим здоровьем, и тем более жизнью, должен быть совершенно исключен из Ваших поступков. В период вскрытия льдов я, зная по личному опыту все опасности этого периода, категорически запрещаю Вам морскую охоту или прогулки в плавающих льдах».
Инструкция заканчивалась словами: «В надежде на счастливую встречу искренне уважающий и любящий Вас Г. Ушаков».
Прилетел самолет с мыса Стерлигова, привез здоровяка-крепыша. Все к нему:
— Здорово, Костя! Что это ты так «исхудал», Костя?
Это начальник знаменитой комсомольской зимовки Костя Званцев. Прилетел по делам, улетит обратно с первым попутным.
Костя в общежитие не пошел, поставил себе палатку на камнях.
— Как зимовали? Прекрасно. Умалять не собираюсь, кое-что сделали. Топчем первую тропинку.
— Охотились?
— Было дело. Шесть медведей, сорок два песца.
А диксоновская бухта Летчиков! Вот садится «Н-10» Матвея Ильича Козлова. С берега кричат:
— Ну что?
— Идите играть в преферанс. Сплошной лед* кромки не видно. Завтра пощупаем вглубь.
Летающая лодка была в воздухе восемь часов. Козлов устало стягивает желтый замшевый шлем.
Журналисты к нему. Нас скопилась уже целая колония. Впору открывать филиал Дома печати. И все стонут: скорей бы
Матвей Ильич устал, но где ему отбиться в одиночку от нашей оравы?
Пилот он заслуженный. Обучали его Молоков и Алексеев в Севастополе, где готовят морских летчиков. На Севере, кажется, с конца двадцатых.
— Где начинали, Матвей Ильич?
— Где? Да в этом вот небе.
— На Диксоне?
— И на Диксоне. Тогда это была крайняя точка. Вообще на Енисее. Приходилось летать над Белым морем тоже, в общем, в разных местах. Теперь вот ледовые разведки. Ладно, ребята, имейте совесть, пойду отдыхать.
Новости с воздуха еще несколько дней одни и те же: всюду тяжелые льды. Иногда слышишь:
— Вилькицкий вскрылся.
Это о проливе Вилькицкого. Или:
— Видел Колымскую у «Известий».
Речь идет о судах Колымско-Ленской группы, застрявшей у островов «Известий».
А чего стоит знаменитая диксонская летопись, озаглавленная: «Историческая тетрадь отзывов и пожеланий острову Диксон, начатая в августе 1912 года»!
Ее открывает запись: «Пароход «Лена» прибыл с Енисея 23 августа в 7 часов вечера. При осмотре амбара оказалось, что в нем находятся уголь, тачки, лопаты, ящики, порванные сакуи».
На следующих страницах — автографы спутников Нансена в путешествии через Карское море на Енисей. Автографы Бориса Вилькицкого, Евгенова, доктора Старокадомского, участников экспедиции Северного Ледовитого океана. И тут же весьма крупная роспись туруханского отдельного пристава, видимо пожелавшего самолично убедиться, что вверенный его попечению остров не стал гнездом ссыльных крамольников.
«К. Мецайк». Наш Константин Александрович? Слишком редкая фамилия, чтобы это мог быть кто-либо другой.
Запись на норвежском языке, тут же сделан перевод: «Хеймен» вышел в экспедицию из Тромсё на мыс Вильда в Сибири узнать положение Кнутсена и Тессема. Ледовый мичман Оле Гансен из Хаммерфеста».
А вот странный рисунок: нечто вроде выпученного, вылезающего из орбиты глаза. Пояснение: «Дифракционная корона вокруг луны, наблюдаемая 1 октября 1920 года. Сопровождалась идиотско-глупым, безнадежно-унылым вытьем собак, часть коих упряталась в конуры. Я же вынужден был сменить белье, т. к. явление это было весьма страшно».
Полная подпись: Н. Тимофеевский. Я видел это имя на лоции Енисейского залива. Вероятно, гидрограф сделал запись в приступе злой тоски. На острове тогда зимовало несколько человек.
И рядом — дата первой смерти на Диксоне: декабрь 1920 года, умер плотник Лемберов, проживший здесь свыше четырех лет.
1922 года. Росписи членов экспедиции Урванцева, прошедшей Пясину от мыса Введенского до устья.
Бегут года, мелькают даты, имена. Промышленники, гидрографы, капитаны. «Отсюда пойдет продвижение на Север. Председатель Комитета Севморпути Борис Лавров». «Верим, что в ближайшие годы Диксон станет не только морским, но и воздушным портом. Чухновский, Алексеев», 1929 год. Совсем коротко: «Сибиряков». Шмидт, Визе, Воронин», 1932 год.