...И вся жизнь (Повести)

Гельбак Павел Александрович

— С людьми я тебя познакомлю. Действительно, есть хорошие товарищи, есть и никудышные журналисты, балласт. Но с тебя спрос будет выше, Олег, нелегко тебе придется.

— И тебе нелегко пришлось.

— Это верно. К счастью, ныне Крутковские — ископаемые, редкое явление.

— Кстати, в одном дачном поселке под Москвой я встретил бывшего редактора «Зари» собственной персоной, лишь чуть-чуть траченного молью.

— Крутковского?! — удивился Ткаченко. — Знаешь, я о нем ничего не слышал с того самого времени, как его поперли

из «Зари Немана».

— Да, тогда тебе, Пашенька, повезло. Если бы Иван Кузьмич не зарвался, то поперли бы тебя. В ту пору горлопаны типа Крутковского еще могли держаться на поверхности. Да, уж больно зарвался тогда Иван Кузьмич.

— Не к ночи будь помянут, многим он людям кровь попортил.

— А сейчас такой скромненький старикашка в потертом пиджачишке, пенсию получает, в архивах роется, какие-то мемуары собирается писать…

— А больше никого из наших не встречал?

— Платов за рубежом наше радио представляет.

— Слыхал, Тамара его на совещании собкоров видела. Дедом уже стал.

— Да, чуть не забыл, Андрей Михайлович Саратовский тебе привет просил передать. Он тогда меня благословил на работу за границей. А теперь вот в Принеманск порекомендовал.

— Человек! Всегда он был настоящим коммунистом. У такого на любой высоте голова не кружится.

Как всегда бывает после долгой разлуки, друзья перепрыгивали с темы на тему, вспоминая то одного, то другого сослуживца, дни, проведенные вместе. Часы пробили полночь. Стало ясно, что Тамара Васильевна задержалась в командировке, сегодня не вернется. Гость отказался ночевать у Ткаченко, заспешил к себе в гостиницу.

— С чего думаешь начинать, если не секрет? — Павел Петрович задал вопрос, который, видно, давно вертелся у него на языке.

— Секрет, Пашенька, еще какой секрет. Сам не знаю, с чего начну. Мечта есть проводить творческие конкурсы, как в вузах, на замещение вакантных должностей в редакциях… Да от неопределенной должности литературных сотрудников лучше бы и вовсе отказаться. В редакции должны работать корреспонденты-репортеры, очеркисты, публицисты… Через определенный срок, скажем, каждые три года, они на конкурсе должны отстаивать свое право, оставаться дальше в редакции. Тогда бы у нас не досиживали до пенсии люди со стажем, измеряющимся десятками лет, и не умеющие сочинить отчет о собрании партийного актива.

— Реформы теперь не в почете…

— Ну, а самое-самое первое, что я бы хотел сделать, так это написать приказ о твоем возвращении в редакцию. Когда-то ты меня зачислил. Теперь я тебя.

Ткаченко беспомощно развел руками.

— Я бы тоже хотел прочитать такой приказ, тряхнуть стариной, но сам знаешь, человек велик в своих намерениях, но не в их выполнении.

Олег уловил непривычные нотки в словах Ткаченко и снял пальто, заявив, что останется ночевать и заставит старую галошу рассказать все, что на душе, что гнетет, и предскажет, чем сердце успокоится.

— Ну,

что ж, изволь, гадалка…

Ткаченко извлек из письменного стола рукопись и положил перед другом:

— Время не примирило нас с теми, кто отводил Человеку лишь место винтика. Тем же, кто быстро и недостойно забывает о прошлом, надо не стесняться напоминать о нем. Ведь правда?

Выслушав запальчивую речь Павла Петровича, гость тактично сказал:

— Действуешь недозволенными приемами, Пашенька, я не читал твоей повести, а ты хочешь, чтобы я безоговорочно встал на твою сторону. Прочту, тогда вернемся к этому разговору. Наберись терпения. Журналист нынче человек исключительный — терпеливый, волевой, героический…

— Еще что скажешь?

— Не веришь, а я сам видел, как на одном из московских дворов ребята играли в какую-то игру, вроде «казаков-разбойников». И верховодом у них был «Журналист».

— Что за новое увлечение? — удивился Ткаченко.

— Влияние кино. Теперь во многих фильмах журналист прыгает по крышам, дерется, летает на чем угодно, опускается на дно океана, проявляет чудеса храбрости.

— Прыгать легче, чем проявлять выдержку изо дня в день. И тебе придется туго. Если решишь ломать старые формы, порядки в редакции…

— Беззубый Паша показывает зубы, — скаламбурил Криницкий. — Не станем гоняться за Фантомасом. Советский угрозыск не привлекает журналистов для ловли бандитов… А силенки у нас еще хватит. Попробуем работать по-новому…

— В добрый час…

Новый приятель

1

— Кто пустым делам придает важность, тот в важных делах окажется пустым человеком. — Виктор Светаев натянул на голову одеяло, давая тем самым понять, что разговор окончен.

— Протрите глазки, в-ю-ноша, взгляните на часы, время вставать на ножки, — продолжал будить приятеля Анатолий.

— Ну и дал же бог мне попутчика!

— Не бог, а секретариат, — уточнил Толя, — а потом мы же договорились встретиться в райкоме.

— Не придавай значения пустым делам.

— Повторяетесь, сэр.

— Только потому, что ты не осознал всей мудрости изречения древнеримского философа Катона-старшего.

— Если ты еще начнешь цитировать Катона-среднего и Катона-младшего, то мы опоздаем.

Светаев наконец расстался с одеялом, сел на кровати, уставившись на Анатолия, удивленно произнес: — Ну-у?!

— Что ну?

— Ничего не слышал о Катоне-среднем.

— Пробел в образовании, вставай.

— Ага, осмыслил, кинь тапки, жмет невтерпеж…

Надевая тапки, Светаев пожаловался, что во рту погано, словно конный взвод ночевал, и башка трещит.

— Не надо было мешать водку с пивом, — сказал Анатолий.

— Запомни, Толик, никогда не давай людям банальных советов. К этому я мог бы еще кое-что добавить веское, но…