..из коллекции Марка Пекарского
Шрифт:
Так мы какое-то время сидели на корточках, лениво глазели на Кахетию, выискивая главный её город Телави… Князь, мечтательно закатив глаза, рассказывал о потрясающе вкусном местном блюде квереби: «Как, Вы, товарищ Пекарский не знаете, что такое квереби? Пете, этому провинциалу, живущему где-то на окраине мира в Эстонии ещё простительно, но Вам… Это означает лишь одно: Вы ничего не понимаете в жизни! Квереби – это бараньи семенники, и эта штука будет поглавнее кулинарных вывертов французских Луёв! Это симфония, и это может сравниться разве что только с Вагнером!» Внезапно Князев взгляд потух, голос потускнел: «Увы, сейчас ещё не сезон… Осенью, только осенью…»
Мне не оставалось ничего другого, как исполнить свой общественный долг и пойти на дорогу ловить попутный транспорт до ближайшего городка Кварели. Ждал я не долго: «Куда тебе, дарагой?» – донеслось из кабины грузовика, гружёного каменными плитами. Я не сразу отвлёкся от Князева рассказа, но очнувшись,
– Кварели, – тихонько, как бы извиняясь за свою неловкость, прохрипел я, и шофёр, всё ещё икая от недавнего приступа и сокрушённо покачивая головой, вытер слёзы и в изнеможении проговорил: «А я думал, что ты просишь проводить тебя на… на… ну… ну, ладно. Залезай со своими друзьями на камни в кузов. Да не вывалитесь на повороте! А я повезу вас на… на… ха-хаха-ха…!!!»
Позднее мы встретились с Гией Абуладзе (см. начало байки), пожили в Телави, поприсутствовали на пурмарили (пирушке) в роли чангалистов («вилочников»-халявщиков), доехали на перекладных до Тбилиси и сутки погостили в доме его отца, Тенгиза Абуладзе, автора известного фильма эпохи перестройки Покаяние…
Байка №8 О Пекарском
(Про немецкий язык)
Я очень люблю барабанить. А ещё мне нравится готовить. А раз мне нравится готовить, то я должен любить и кухню. Да, я отношусь к кухне с неменьшим пиететом, нежели к столу, – а о моих отношениях со столами можно было бы разглагольствовать часами… Вот, например, господин обеденный стол, предмет моей особой любви и почитания! Зто мой партнёр по общению с друзьями, потому что их, друзей нужно любить и кормить. Понятия кухня и стол для меня практически идентичны, и вотздесь-то и начинается наша история.
Оказался я однажды в маленьком немецком городке-деревушке Хюльцвайлер где-то в земле Саар на границе с Францией. Жил я в доме рабочего автомобильного завода Форд Влади и его жены Гизели. Точнее, дом принадлежал родителям Влади, которые располагались на первом этаже. На втором обитали «молодые», которым было где-то под сорок. Меня поселили в маленькой гостевой комнатке, показав прежде всего самое необходимое – ванную и туалет и лишь после этого провели по своим владениям. Собственно, показывать особенно было нечего, так как домик был маленьким. Главной достопримечательностью был миниатюрный уютный дворик с зеленеющей травкой на всех его тридцати квадратных метрах. Посредине стоял обеденный стол, гостеприимство которого мне предстояло оценить очень скоро. Из дворика путь пролегал прямёхонько на кухоньку, и здесь, желая понравиться хозяевам, я воскликнул: «О, я очень люблю кухню!» … Но, произнося эту фразу по-немецки, я забыл об умлауте – двух точечках, смягчающих звук и. В результате вместо кЮхе у меня получилось кУхе. Гизель взглянула на меня с недоумением, затем просветлела и поправила: кухен. Я обрадованно закивал головой: «Ja, ja, naturlich Kuchen!»
Ax, я тёмный! Ведь я не знал, что по-немецки Der Kuchen обозначает пирог, пирожное. Рассказ мой будет неполным, если я не раскрою один маленький секрет: я с детства не жалую всяческие сласти, будьте варенье, конфеты, пирожные, – при виде всего этого мне становится просто нехорошо… Моё языковое невежество было наказано по полной программе: в конце обеда матушка Влади торжественно внесла и поставила прямо передо мной бисквит – длинный, с витиеватыми розочками из сливочного жирного крема… Сладкое; меня не поймут, если я опишу хотя бы малую часть моих ощущений от поедания этого изделия, и потому умолкаю.
Мои злоключения на этом отнюдь не закончились. Через неделю состоялся мастеркласс для студенток-русичек из соответствующего Саарбрюккенского вуза. В программе были частушки русского народа. Сутра приводился в порядок учебный инвентарь: мужчины наладили очаг и подвесили над ним на цепи колесо от телеги, женщины замариновали мясо и выставили рядами бутыли со шнапсом. Вечером рядом с очагом уселись
Так продолжалось довольно долго: Негг’ы раскачивали над костром колесо с шашлыками и щедро поливали его шнапсом, Frauen щедро подносили тот же шнапс солисту для промывания горла и освежения голоса, ваш покорный слуга, «солист», орал частушки, полоскал горло…
Результат мастеркласса оказался весьма эффектным: на следующий день я попал на операционный стол больницы в Саарлуисе, где нож упорядочил то, что с моего музыкального детства было нарушено поднятием ударных тяжестей, а также невоздержанным принятием накануне на грудь германских горячительных жидкостей. В ожидании лежал я на больничной койке животом вниз, больным местом кверху, а белый как лунь профессор Шмидт, совершавший на театре больничных действий ежедневный обход, лишь взглянув на меня, всё просёк и изрёк: «ОП [13] – завтра. Salbe, bitte». Ассистент послушно вложил в его руку вату с волшебной мазью, и тот монаршим жестом благословил моё больное место.
13
Операция [нем.].
После операции Гизель и Влади регулярно меня навещали, каждый раз принося самые разнообразные Kuchen — всегда неизменными оказывались розочки. Медсестрички, таким образом, бывали регулярно осчастливлены и необыкновенно заботливо обходились со мной – как в целом, так и с больным местом в частности.
В честь моего возвращения из больницы был устроен большой приём, то есть, говоря по-русски, пьянка-обжираловка. Из гостей присутствовали всё тот же председатель Баховского общества Иоахим и его жена Хайди – председатель местного Хорового общества. На этот раз я, следуя советам врачей, был аккуратен, хозяева же веселились до отказа, пока гости не выказали желания разойтись по домам, оставив меня за столом перед очередным Kuchen с розочками. Влади решил проводить гостей, а я, высунувшись в окно, слал им воздушные поцелуи. Увидев меня за этим занятием, Влади набрал воздуха и на весь Хюльцвайлер проорал: «Wie ist deine Arsch?!» Моя Arsch [14] чувствовала себя пока неважно после операции, с тем я и улёгся спать, чтобы набраться сил перед очередным подвигом: назавтра мне предстояло посещение ресторана.
14
Задница [нем.].
Земля Саар соседствует с Францией и даже какое-то время входила в её состав, так что местная кухня испытала серьёзное французское влияние. Я не являюсь тонким знатоком и ценителем французской кухни, потому что не живу во Франции, но какие-то соображения по данному вопросу имею. Символом величия, смелости, вседозволенности, нетривиальности кулинарии этой великой страны являются для меня лягушачьи бёдрышки. Однажды я высказался об этой еде и здесь позволю себе повториться: «Но вот, наконец, и мои любимые Grenouilles. Ах, вы никогда не пробовали лягушачьих лапок? Представьте себе, цыплёнок по сравнению с ними – грубое потное мясо старого быка-производителя. Искренне вам завидую, так как счастливый момент познания вам ещё предстоит когда-нибудь… Нет-нет: никаких вилочек и ножичков, – только руками. И сопроводите эту некогда квакающую вакханалию болотных сплетниц розовым вином… Вот так. Ну, а теперь, когда внутри у Вас полная благодать, а все мелкие косточки аккуратно сложены горкой на краешке тарелки, – помоем пальчики…» [15]
15
Пекарский М. Назад к Волконскому вперёд. М., 2005. С. 229.