..из коллекции Марка Пекарского
Шрифт:
Теперь вы, надеюсь, понимаете, что я собирался отведать в местном ресторанчике. Ни секунды не задумаваясь, я отчеканил: «Ich will frosche Fiisse». В тот же момент Влади остановил машину и беззвучно повторил одними губами: «FROSCHE FIISSE…» Его жена Гизель как-то странно замерла, и в этом обездвиженном состоянии пробыла некоторое время. Это было типичное стопроцентное состояние ступора, знакомое ещё по школьной программе психологии… Пока я силился понять, что произошло, Гизель начала мало-по-малу отходить: сначала её губы, как и у Влади, беззвучно зашевелились, затем звуки стали более узнаваемыми, и в конце концов я различил всё то же frosche Fusse. Посмотрев на меня сперва со страхом, а затем и с ужасом, Гизель спросила: «Марк, почему ты хочешь съесть лягушачьи
Как легко однако повелевать массами! Вскоре весь ресторан дружно, как один, декламировал под стук пивных кружек что-то про лягушкины ногти. Передо мной в это время росла гора обглоданных лягушачьих косточек, и то, что я потреблял, следовало называть вовсе не frosche Fusse, a froosche-Schenkel и обозначало это Schenkel бёдрышки, ляжечки…
А вот другая папочка: Композиторские байки про композицию.
Композиторская байка №1
(Про нелёгкий композиторский труд)
Её рассказал Р.К. Щедрин на телевизионном канале Культура. Марк Пекарский её прослушал, тут же зафиксировал довольно близко к тексту, затем систематизировал, классифицировал и, в конце концов, поместил в данный раздел. Вот она:
«…Писать ведь очень, видите ли, трудно… даже очень трудно… Ну, знаете, это конечно, для тех композиторов, которые пишут настоящую музыку. Я сейчас живу в Мюнхене (на экране дом на Marienstrasse, дверная металлическая табличка с надписью «Schtschedrin», звучит музыка Щедрина).
Наш композиторский труд всё-таки очень сложен… Понимаете, сочинять музыку очень трудно… Конечно, если это настоящая музыка, которую пишут настоящие, а не какие-нибудь там композиторы. Да…
А работаю я сейчас в издательстве Schott and Sons. Это очень хорошее издательство… А я там консультант. Там хорошо работать…
На самом деле, нам, композиторам, пишущим музыку… настоящую музыку… приходится очень сложно. Вот, кажется, всё хорошо: ты сидишь перед фортепиано, смотришь в нотную бумагу… Руки… вот они, готовы, глаза – смотрят в ноты… а вот голова… мозг… нет, никак.
Я пишу больше сейчас на заказ. А что? Это очень хорошо: заказ! Во-первых, деньги… а они нужны… ох как нужны… как же без них? Нет. Без них нельзя. Никак…
А писать музыку, – ох, как же трудно… я здесь говорю о нас, настоящих… пишущих настоящую… И руки хотят, и фортепиано перед тобой, и мозг тоже… А вот глаза… Эх, а глаза не могут: устали…
Недавно мне заказали вступление к Девятой симфонии Бетховена… Премьера прошла… Успех… Хорошо было… Да и деньги…
Но как же это трудно писать музыку… но… настоящую… нам… композиторам…»
А вот бесконечно ценимый мною князь Волконский, который, как никто другой, оказал на моё становление сильнейшее влияние, и только сейчас, по прошествии времени, я в состоянии оценить это…
Композиторская байка №2
(Про этику композиторского труда)
Её рассказал опять же г-н Пекарский:
«Дело было в городе Донецке после обеда, за которым мы с князем Волконским дегустировали фирменное ресторанное блюдо Шницель по-донбасски, — и в то же время перед
– Яс глубоким пониманием отношусь к рассказу Щедрина. Почему я так мало пишу? Да потому что – не поверите – писать ведь ОЧЕНЬ ТРУДНО.
Ил. 5. Князь Волконский Андрей Михайлович обедают в кругу друзей. Экс-ан-Прованс, 2002
– Да уж верю, товарищ князь… А помните ли, как однажды, во время нашего путешествия по Западной Украине, Вы обнаружили у меня «идеальное», как Вы сказали, чувство формы? «Вы могли бы стать композитором», – констатировали Вы. Но композитором я не стал, а если бы стал, то имел бы много проблем с материалом: его у меня просто не бывает. Но гипотетически это могло бы, наверное, произойти. И что бы я тогда делал? Кем бы себя ощущал? Композитором? Пожалуй, нет. Если предположить, что я всё-таки мыслю себя композитором, то лишь в том смысле, что сочиняю не какую-то определённую музыку, а концерт — то есть беру, подобно народным искусницам, лоскутки, соединяю, сшиваю их…
– Г-н Пекарский! То, о чём Вы говорите, называется… боюсь даже произносить это слово: КОМПИЛЯЦИЯ… Вы знаете, что это означает на латыни? Нет? Кража, ограбление! Вот куда Вас занесло и до чего Вы докатились…
– Э, нет, г-н обвинитель. Вот что умная книга говорит по этому поводу: компиляция есть всего лишь «составление сочинений на основе чужих исследований или чужих произведений без самостоятельной обработки источников» [16] . То-то, что без самостоятельной… Нельзя же в самом деле так нетворчески подходить к проблеме. Эдак можно всю полистилистику под монастырь подвести.
16
Универсальный энциклопедический словарь. М., 2002. С. 601.
Композиторская байка №3
(Про волконского) [17]
Её рассказал Игорь Голомшток:
«Это относится к началу 80-х годов, когда среди русской эмиграции началась травля Андрея Синявского как русофоба и еврея (?). В редакцию журнала Синтаксис, издаваемого Синявским в Париже, пришло тогда письмо от некой г-жи Рожковской, где она клеймила разных синявских, амальриков, Паустовских и прочих представителей нации, порабощающей русский народ. Волконский откликнулся письмом, тоже присланным в Синтаксис. Привожу его целиком.
17
Туманов А. Беззаконная комета. Андрей Волконский и ансамбль «Мадригал» // Знамя. Ежемесячный журнал литературно-художественный и общественный политический журнал 2014 № 8 .
„Г-жа Рожковская! Ваше письмо в редакцию Синтаксиса застало меня врасплох. Вы вынуждаете меня, прямого потомка Рюрика в XXX колене, раскрыть большую семейную тайну: Рюрик вовсе не был варягом, а был он обыкновенным жидом. Вот с каких пор мы начали порабощать вас, русских!
Признаюсь, что некоторым из наших, хотя бы тому же Ивану Г розному, это особенно хорошо удавалось.
После Ваших блестящих разоблачений нет больше смысла для меня оставаться в подполье вместе со всякими синявскими и прочими амальриками. Скинув маску, мне теперь будет легче продолжать дело отцов по растлению русского, а заодно и французского народов. Почту за честь быть в одной компании с еврейским недорослем Бродским. Правда, не знаю, заслуживаю ли: он-то семилетку закончил, а я нет.