04.1912
Шрифт:
— Когда мама выздоровеет?
Мэри чуть помедлила. Её изломленные губы тронула грустная улыбка.
— Никогда.
Лиззи тут рьяно стиснула кулаки и швырнула шаль на пол.
— Такого не бывает!
— В жизни возможны любые несчастья, — Мэри скованно пожала плечами. — Я не хотела, чтобы ты знала об этом. Я именно таким и представляла себе твой ответ, я понимала, что ты никогда не сможешь мне поверить и будешь винить меня. Да… бог видит моё малодушие. У меня не хватило храбрости и решительности сказать тебе сразу, что происходит с нашей мамой. После того, как папа умер, она не смогла оправиться. Его смерть подтолкнула её к бездне. Наша мама оступилась и потеряла связь
Лиззи опустила голову. Слёзы срывались с её ресниц.
— Нет! — прошептала она. — Нет, нет, нет, ты мне врёшь!
— Я не вру, — спокойно сказала Мэри. Её тусклые глаза прямо смотрели в далёкое, безбрежное никуда. — Наша мама сходила с ума постепенно, и мне не хватило мудрости и опыта, чтобы распознать зловещие симптомы вовремя. Быть может, я сумела бы вернуть её к нам, если бы сообразила, что её скорбь выходит за рамки приемлемого. Но я упустила это время, за что до сих пор корю себя.
Джо с усилием сглотнул: в горле у него как будто спеклась огромная пробка.
— Слушайте, мисс Джеймс, — вмешался он неловко, — я… мне это точно не нужно знать, поэтому я потихоньку пойду, вы даже не узнаете…
Лиззи снова вцепилась в него со звериной силой и бросила на постель. Джо приземлился носом в раскрытую книгу — кажется, это был молитвенник. Мэри равнодушно посмотрела на него пустыми безразличными глазами, а затем вернулась в свой безбрежный несуществующий мир и откинулась на спинку кресла. Её пальцы всё ещё были напряжённо сцеплены.
— Я не обратила на это внимания вовремя, — продолжала Мэри, — я считала, что через какое-то время мама придёт в себя. К тому же, я была занята и попросту искала себе оправдания — любые, — что позволили бы мне проводить с семьёй как можно меньше времени. Работа исцелила меня, но у матушки работы не было. В этой жизни у неё остался лишь один якорь — её дети, — но, увы, этот якорь был не слишком надёжен. Не прошло и двух месяцев, как за мамой я стала замечать странности. Она могла лечь в постель с зажжённой свечой, уснуть в дневном платье, выйти из дома и забыть, где мы живём. И если я пыталась дозваться до неё, она смотрела сквозь меня, как будто бы даже не слышала. Куда ни ушёл бы её разум, он исчез в тех пределах, где мой голос не звучал. Как я ни старалась бы, я не могла до неё докричаться.
Самое худшее началось через полгода после смерти отца, когда мама начала кричать по ночам, — Мэри опустила голову, и её безжизненные глаза вдруг заблестели. — Я не знаю, что именно это были за сны, но они сводили матушку с ума. Она была так напугана, что, проснувшись, никого не узнавала; она могла броситься в драку, и, когда она дралась, она была сильнее нескольких мужчин. Я и Кэт вдвоём не могли обуздать её. Больше всего я боялась, что ты услышишь эти безумные вопли, и действительно, ты часто стала просыпаться по ночам.
Лиззи скованно кивнула.
— Кэт говорила, что это коты на крыше дерутся, — сказала она. — А я верила!..
— В голосе мамы тогда не оставалось ничего человеческого, — Мэри вдруг прикрыла глаза и сцепила руки. — Ничего… но я всё ещё надеялась, что она вернётся к нам, и я молилась. Я никогда не переставала молиться о спасении её исстрадавшейся души.
Лиззи засопела носом и медленно закрыла ладонями мокрое лицо.
— Почему ты записала её в сумасшедший дом? Почему? Моя мама не сумасшедшая… она не сумасшедшая… она не сумасшедшая!
— К сожалению, — тихо сказала Мэри, — это
— Это неправда! — Лиззи яростно стиснула кулаки. — Это неправда, слышишь, неправда, неправда!
Мэри по-прежнему сидела в кресле, прямая и спокойная, как кукла, и смотрела на Лиззи неживыми кукольными глазами. Она даже не моргала, словно бы и впрямь была существом, не принадлежащим этому миру.
— Ты ошибаешься, — сказала Мэри ровным тихим голосом, — потому что не видела всего, что видела я. Мы старались держать тебя подальше от этого… Симона была так добра, что согласилась принимать тебя в гости надолго. Я позволяла тебе приезжать, когда матушка приходила в себя… настолько, насколько это было для неё возможно. И всё время, всё время говорила тебе, что она так тиха и замкнута из-за своей скорби.
— И тут ты мне наврала… — прошептала Лиззи и хлюпнула носом.
— Я старалась скрывать мамину болезнь даже от тебя, я не прекращала надеяться, что мои молитвы услышат. Видит бог, у меня получалось хотя бы это. Ты не знаешь, что потом начала делать наша матушка, и, к сожалению, мне придётся рассказать тебе… если ты поверишь.
— Я не поверю! — тут же бросила Лиззи.
— Тогда зачем мне говорить?
Лиззи смотрела на свои руки, красные и трясущиеся, и кусала истерзанные губы. В уголках её глаз закипали слёзы. Джо неловко подошёл к ней, и царапина на его руке зачесалась изнутри, когда он положил ладонь к ней на плечо, привлёк ближе и прошептал:
— Эй, сестрица, не надо… слышишь, не надо!
Лиззи хлюпнула носом и оттолкнула Джо локтем.
— Что же она такого сделала? Что она могла сделать такого ужасного, что ты отправила её в сумасшедший дом?
Глаза Мэри лишь немного расширились, а затем она негромко промолвила всё тем же размеренным неестественным голосом:
— Я не сразу на это решилась. Её крики и агрессия лишили нас почти всей прислуги. Я давала им расчёт, умоляя никому не рассказывать о том, чему они стали свидетелями, и, видит бог, у нас были хорошие слуги: они сдержали слово. С нами осталась только Кэт, когда произошло самое страшное. Матушка попыталась поджечь дом. Она пыталась поджечь нас, пока все мы спали, и вырывалась из рук Кэт, когда мы тщились отвести её в спальню. Симона гостила у нас тем вечером, и именно она проснулась от запаха гари, когда мама бродила по комнатам и жгла все углы в них. — Мэри вдруг порывисто наклонилась вперёд, широко распахнула глаза и схватила ртом воздух. Две блестящие дорожки поползли по её щекам. — Она кричала и царапалась, и в её глазах не было ничего, кроме безумия и страха. Вместо нас она видела кого-то другого, и она так и не узнала никого из своих близких больше ни разу — когда мы ни пришли бы к ней.
— Ты была у неё? — воскликнула Лиззи.
— Да, — степенно покачала головой Мэри, — пока мы жили в Лондоне, я могла себе это позволить каждый месяц. Я приезжала и наводила о ней справки, и я видела её лицом к лицу, и я пыталась говорить с ней. Только в теле нашей мамы теперь не она, — Мэри покачала головой. — Бывает, что она тиха и смотрит куда-то в пространство у меня над головой, бывает, что ей хочется поговорить, и она не перестаёт рассказывать о странных врагах, которые её мучают, которые отбирают у неё нашего отца, тебя и меня. Не раз и не два сказала я ей: «Я — Мэри! Взгляни на меня!». Но она только смеётся или, напротив, впадает в ярость и начинает шуметь. Когда она зла, её скручивают несколько санитаров, а она вырывается, и бьётся головой о стены, и скрипит зубами так, что те крошатся. — Мэри зябко обхватила себя за плечи. — Она покинула реальность. Теперь она живёт в мире своих фантазий, и она, как говорят, уже никогда оттуда не вернётся.