04.1912
Шрифт:
Но детина не растерялся. По-дружески закинув волосатую руку Палмеру на плечо, он задушевным тоном поинтересовался:
— Старикан, но разве ты не хотел бы, чтобы тебе снова было столько же?
Палмер ответил полупьяным гоготом, детина дружелюбно шлёпнул его по спине, и компания вразвалочку двинулась к выходу из каюты. На пороге детина, очевидно, вспомнил о существовании детей, повернулся и с добродушной заботливостью не обременённого моралью старшего брата сообщил:
— Зря вы так, ребята. Отказываетесь от отличного, между прочим, развлечения!
Бетти фыркнула и склонилась над рукоделием с показательным трудолюбием. Джо не раз замечал за нею тягу к театральности и порой думал, что, если
— Не надо нам таких развлечений, — выразительно сказала Бетти.
Тут в углу Лиззи неожиданно наметилось оживление. Лиззи медленно встала и откинула с лица волосы.
— Эй, — негромко, но звучно сказала она.
Волосатый детина и пошатывающийся мистер Палмер остановились. Обернулся только зазывала: мистер Палмер, вероятно, утерял бы равновесие, если бы попытался совершить такой серьёзный маневр.
— Чего тебе, сестрица? — весело поинтересовался детина, и его глаза озорно сверкнули.
Лиззи мрачно вытянула руку.
— Я пойду, — сказала она.
Джо тут же подхватился на ноги.
— Не смей!
Но Лиззи окатила его равнодушным, тусклым холодным взглядом, и Джо отступил.
— Я сама выбираю, куда я пойду и что я буду делать, — сказала Лиззи и ещё настойчивее протянула детине руку. — Я хочу туда. Хочу поразвлечься!
Джо и Бетти переглянулись. Ещё до того, как Бетти успела принять решение, Джо уже осознал одно: он не мог бросить Лиззи одну. Он поклялся ей всегда быть рядом, куда она ни направилась бы, что с ней ни случилось бы…
И какой мальчишка, в конце концов, отказался бы от возможности сходить на танцы?
* * *
Когда черноволосый детина, еле трезвый мистер Палмер, Джо и Лиззи, за которыми тащилась отнюдь не радостная Бетти, добрались до зала, веселье было уже в самом разгаре. В помещении тускло горел желтоватый свет, и под потолком смешивался гул радостных голосов. Люди болтали, смеялись, возмущались, пели — не получалось разобрать ни слова. Где-то говорили на итальянском, где-то — на французском, но английская речь встречалась намного чаще, только речь эта была перековерканная, непривычная для уха дочери уважаемого врача, пусть даже она и провела эти несколько дней плаванья в компании не самого воспитанного и культурного обитателя кают для третьего класса.
Лиззи, очутившись в зале, растерялась. Здесь было слишком шумно, слишком много людей, слишком много движения. Лиззи застыла на пороге и едва было не подвернулась под локоть чрезмерно представительной мадам, что спешила к длинному столу в центре зала, придерживая одной рукой юбку. Дама едва увернулась, выругалась и исчезла в серой толпе. Толпа волновалась, как море в часы прилива, и равномерно, размеренно гудела.
Лиззи испуганно огляделась: Джо, Бетти, мистер Палмер и даже крепкий чернявый детина пропали. На неё накатывали рокочущие, беспокойные, загадочные людские волны.
— Джо! — воскликнула Лиззи и поперхнулась жаром. В залу набилось столько людей, что здесь нечем было дышать: казалось, лёгкие изнутри выжигают кочергой. — Джо! Где ты?
Под локтями двух радостных девушек в цветастых платьях поднырнула быстрая тень. Лиззи тотчас схватили за руку и лихо закрутили. Джо улыбнулся ей с высоты своего роста и лукаво поинтересовался:
— Испугалась? Потерялась?
Лиззи рванулась прочь и тут же скрестила руки на груди. Она неуверенно ёжилась, стараясь отгородиться то от одного, то от другого пассажира, что неожиданно выныривали из волнующейся людской массы и проскальзывали непозволительно близко. Где-то в центре помещения слышались неуклюжее поскрипывание фиддлов и радостные возгласы энергичных волынок.
— Я не потерялась и не испугалась! — отрезала Лиззи и побрела наугад — к центру, где особенно громко шумела нескладная музыка, ещё не связанная в цельную мелодию.
Джо неотвязно шёл за нею, посверкивая глазами со всезнающим нахальством цыганского мальчишки.
— Возможно, — согласился он, — очень хотелось бы в это верить, Лиззи, потому что у тебя были испуганные глаза. Но я даже рад, что увидел на твоём лице хоть какие-то чувства.
Лиззи не знала, как объяснить, что именно она сейчас испытывает. Вне сомнений, Джо Дойл много увидел и узнал на своём коротком веку, но едва ли ему доводилось сталкиваться с таким обманом, с такими неожиданными и непоправимыми изменениями, которые совсем не хотелось впускать в стремительно распадающуюся по кускам жизнь. Джо Дойл не мог понять, что даже сейчас сердце Лиззи, хотя она и улыбалась, и удивлённо взмётывала брови, и даже тихо посмеивалась в кулак, не прекращала сжимать страшная, склизкая и холодная властная лапа. Куда Лиззи ни рванулась бы, как она ни пыталась бы извиваться и биться, лапа не становилась легче, она была везде и нигде одновременно, её пугающая тень ни на секунду не отступала и не прекращала преследование.
— Если они собираются устроить общую пляску, сейчас самое время, — бодро сказал Джо у неё за спиной, — ты посмотри, кого тут только ни встретишь!
Лиззи потерянно осмотрелась. Действительно, кругом неё толпилось неисчислимое количество людей. Тут мелькали и бывшие английские мастеровые в потрёпанных куртках, с просевшими карманами, и итальянские эмигранты, которых легко было угадать по бурной жестикуляции и громкому голосу, и темпераментные ирландцы, лихо отплясывавшие у столов… Стены подпирали почтенные дамы в длинных неудобных платьях и старухи с согбенными спинами-вопросительными знаками; крепкие молодчики вроде их провожатого расчищали место для танцев, а дети носились туда-сюда и везде вносили сумятицу.
— Это не ваши унылые барские собрания, — хвастливо заметил Джо, — видишь, все делают что хотят, и всем весело, потому что не надо задавать глупые вопросы, на которые полагается получать глупые ответы, как это у вас принято.
Лиззи его не услышала. Она внимательно смотрела на группку музыкантов: те скучились у одного из столов и готовили инструменты. Несколько юношей с редкой щетиной на щеках раскладывали тонкие изящные вислы, хитроватого вида старичок с прищуренным левым глазом любовно поглаживал потёртую, блестящую на боках волынку, а чуть поодаль разместились крепкие парни, вооружённые мощными бойранами — деревянными рамами, обтянутыми самой настоящей кожей. Были тут и банджо, и фиддл, лёгкая и звучная ирландская скрипка, и все эти инструменты звучали и пробовали голоса в шумной неразберихе, прилаживались друг к другу. Дети и ретивые молодые люди начинали невнятно отплясывать, стоило грянуть первым звукам пробной мелодии, и не останавливались даже тогда, когда эта мелодия замолкала. За спинами музыкантов сидели, привалившись плечо к плечу, старик и маленькая, седая, трясущаяся старушонка в тёплой шали, они умильно качали головами и похлопывали себя по коленям, точно отсчитывая такт.
— Это… что это? — прошептала Лиззи.
В стремительном потоке человеческого счастья, улыбок и безумства она чувствовала себя приблудным листком, чужой, тенью. Каждый из пассажиров, казалось, понимал, что происходит, и полной грудью ловил счастье, но Лиззи стояла потерянная, хлопала глазами и пыталась понять, о чём гудит многоголосая толпа.
— Что это? — повторила она и дёрнула Джо за рукав.
Джо осенил её радостной улыбкой и склонился, подставляя ухо. Из-за восторженной какофонии, которая царила в зале, почти ничего не было слышно.