10 мифов об СССР
Шрифт:
1942–1944 годы: «…Цейтцлер (начальник Генерального штаба, которого Резун упрекает в трусости и неспособности подать в отставку, защищая свои взгляды. – А. К.) не хотел снизойти до роли простого исполнителя, а с присущим ему темпераментом резко и решительно отстаивал свои взгляды и поэтому вскоре вступил в тяжелую борьбу с Гитлером… Если Цейтцлер не хотел пасть жертвой бесконечных конфликтов со своей совестью, он должен был, несмотря на вытекающие лично для него из такого шага последствия, сложить с себя полномочия. Это и произошло летом 1944 года» (Курт Типепельскирх. История… C. 239).
1944 год: «…Гитлер 15 августа отклонил поступившую накануне новую просьбу Клюге разрешить, наконец, обеим армиям отступить, чтобы уйти из готового замкнуться кольца окружения.
Наконец, пусть Резун вспомнит, а кто же это пытался свергнуть Гитлера в 1944 году?
Стоит заметить, что эти же самые бездарные немецкие генералы сумели оттеснить наших прославленных полководцев до Волги. И, даже проиграв войну, они заставили нашу армию понести больше боевых потерь, нежели понесли сами. Но все-таки, в конце концов, войну они ведь проиграли? Да, они проиграли войну. И немалая заслуга в этом принадлежит нашим военачальникам, десятки и сотни которых доказали, что они умеют воевать не хуже немцев. Но главная заслуга в нашей Победе принадлежит всему советскому народу, сплотившемуся против гитлеровской агрессии и своим ратным трудом, и своим нечеловеческим напряжением в тылу обеспечившим СССР военно-стратегический перевес. И тут уж, повторю еще раз, никакой Манштейн и никакой Рундштедт, будь они даже на голову выше Жукова и Рокоссовского (едва не расстрелянного Сталиным), ничего не могли поделать.
Так что не надо так уж хаять гитлеровских генералов. Вояки они были отменные. И наши полководцы сражались отнюдь не с бездарями. «…Тем выше наша слава», – как сказал Константин Симонов по аналогичному поводу.
Какую часть командного состава уничтожил Сталин?
Для своих целей Резун очень ловко использует стремление нашей перестроечной и постперестроечной пропаганды раздуть факт трагических и преступных массовых репрессий в 1937–1938 годах до немыслимых масштабов, не останавливаясь при этом перед, мягко скажем, весьма вольным обращением с фактами. Резун ловит этих усердных не по уму оголтелых антикоммунистов за руку и восклицает: постойте-ка! А ведь не такие уж они и большие были, эти репрессии.
Резун показывает, что цифра в 40 000 репрессированных офицеров и генералов при ближайшем рассмотрении начинает заметно сокращаться. Во-первых, репрессировали не 40 тыс. Это число уволенных из армии за 1937–1938 годы, а не число репрессированных. А увольняли из армии по различным мотивам, в том числе и по старости, и по болезни. При численности начальствующего (т. е. офицерского) состава в 206 тыс. человек таких уволенных ежегодно должно было быть немало. Арестовано же было в 1937–1938 годах 10 868 офицеров (61–62). Во-вторых, из общего числа арестованных немалую часть составляли офицеры НКВД и политработники. Резун полагает, что они никакой позитивной роли в ходе отражения вероятной агрессии заведомо играть не могли. Доказательству этого Резун уделяет почти целиком две главы своей книги – 4-ю и 5-ю. В-третьих, из общего числа уволенных значительная часть – а именно 12 461 человек (на 1 мая 1940 года) – была впоследствии освобождена и вернулась на командные должности (66). И это не все – ведь продолжали возвращать в строй вплоть до самого начала войны.
Однако и здесь, справедливо обращая внимание на искусственное раздувание масштаба репрессий антикоммунистической пропагандой конца 80-х – начала 90-х годов, Резун, в свою очередь, не смог удержаться от передержек. Давайте разберемся и с цифрами, и с комментариями к ним, которые дает Резун.
Прежде всего стоит обратить внимание на тот факт, что цифра в 10 868 арестованных, которую приводит Резун, касается только системы Наркомата обороны и только 1937–1938 годов. Но ведь аресты проводились и на флоте, и не только в 1937–1938 годах. Аресты проводились и до 1937 года, продолжаясь и в 1939, и в 1940, и в 1941 годах, хотя масштабы репрессий в эти годы заметно уменьшились. Поэтому общую цифру репрессированных офицеров можно принять примерно в 14–15 тыс. Следует отметить, что это заведомо преуменьшенная цифра, ибо значительная часть командиров арестовывалась после увольнения из РККА и в статистику Наркомата обороны, таким образом, не попадала.
Красная
Конечно, если сравнить эту цифру с общей численностью офицерского корпуса в 206 тыс., то получается вроде бы не так уж и много. Но Резун намеренно не обращает внимания на следующий факт. Репрессии и увольнения затронули в основном высший слой офицерских кадров, от командиров полков и выше. Взводное, ротное, батальонное звено пострадали несравненно меньше. А ведь именно в этих низших звеньях и была сосредоточена основная масса офицеров. Вот со старшим офицерским составом дело обстояло совсем плохо. Тут прошлись почти как косой. Погибли все командующие войсками военных округов; были репрессированы или уволены все командиры корпусов, почти все командиры дивизий и командиры бригад, около половины командиров полков. Примерно то же самое касается штабов военных округов, соединений и частей Красной Армии, а также высшего аппарата Наркомата Обороны и Наркомата Военно-морского флота.
Еще одно обстоятельство, на которое не хочет обращать внимание Резун, – репрессии пришлись как раз на тот период, вслед за которым начался быстрый количественный рост вооруженных сил. В 1939–1941 годах начинается развертывание новых частей и соединений в преддверии грядущей войны. Общая численность армии возрастает более чем втрое. А высший командный состав поголовно устранен из армии. Его бы и так, безо всяких репрессий, в подобных обстоятельствах остро не хватало бы. Репрессии же сделали эту нехватку катастрофической. Из комбригов – в командующие войсками округа, с полка – на корпус, подобные передвижения сделались не исключением, а правилом.
И напрасно Резун иронизирует над полководцами с петлицами НКВД, равно как и над комиссарами. Интересно знать, что, в других армиях не было контрразведки и войск по охране и очистке тыла действующей армии? В других армиях не было офицеров, которые вели в войсках политическую и воспитательную работу? Конечно, функции их были иными, нежели у войсковых командиров или у штабных работников. Но это вовсе не значит, что они были излишними.
В своем стремлении опорочить скопом офицерские кадры с погонами НКВД Резун издевается над «полководцем Берзиным», именуя его «гулаговским полководцем» и «рабовладельцем». Резун, желая опереться на авторитетное мнение, добавляет: «Тому, кто желает больше узнать про полководца Берзина, настоятельно рекомендую «Колымские рассказы» Шаламова. Шаламов писал Берзина и подобных ему стратегов с натуры. С предельно близкой дистанции» (91). Ой, напрасно Резун на Шаламова сослался, ой, напрасно. Рассчитывал небось, что читатель поленится сам в Шаламова заглянуть. А мы не поленимся. Мы заглянем.
Вот что рассказывает Шаламов о берзинских порядках на золотом прииске в системе Дальстроя (начальником которого и был Э. П. Берзин): «Прибывшим было выдано новое зимнее обмундирование… Медпункт пустовал. Новички даже не интересовались сим учреждением… Тяжелая работа, зато можно заработать много – до десяти тысяч рублей в летний, сезонный месяц. Зимой поменьше. В большие холода – свыше 50 градусов – не работают. Летом работают десять часов с пересменкой раз в десять дней (зимой – 4–6 часов)» (Шаламовский сборник. Вып. I. Вологда: 1994. С. 45–46). Шаламов также сообщает о том времени, когда Дальстроем руководил Берзин, что при нем практиковались «зачеты, позволявшие вернуться через два-три года десятилетникам. Отличное питание, одежда… Колоссальные заработки заключенным, позволявшие им помогать семьям и возвращаться после срока на материк обеспеченными людьми…
Тогдашние кладбища заключенных настолько малочисленны, что можно было думать, что колымчане – бессмертны» (Шаламов В. Колымские рассказы. Кн. I. С. 532).
Разумеется, работа в системе ГУЛАГа никого не красит. Но старый большевик, дивинтендант (генеральское звание) Э. П. Берзин, даже по свидетельству бывших заключенных, отнюдь не подходит под нарисованный Резуном стереотип «рабовладельца». Да и оказался он на Колыме не по своей воле, и сам пал жертвой одной из первых волн массовых репрессий летом 1937 года.