100 свиданий с ведьмаком
Шрифт:
— Тетя! — ко мне бежал дворфенок, предпоследний по младшинству. — Вот!
В глазах малыша стояли слезы, на ладошках лежала мертвая птица.
— Розоклюв, — ахнула я. — Наш садовый розоклюв!
Птица с заметным оранжевым перышком в хвосте пропела в бабушкином саду лет двадцать. Я даже в школе на уроке биологии о ней рассказывала, но учительница не поверила, сказала, что этот вид так долго не живет. И вот, пожалуйста, — лежит на ладонях у расстроенного мальчонки, мертвая и заметно пожеванная. Не иначе как соседским котом.
— Не расстраивайся, — я погладила дворфенка по голове. — Эта птица
— Она мертвая, — подойдя к брату, скептически возразил дворфенок из старших близнецов.
— Моя бабушка говорила, что со смертью заканчивается тело, но не память. И присутствие — не сразу прекращается. Дух розоклюва пока еще где-то здесь.
Малыши принялись испуганно озираться по сторонам, словно надеясь и боясь увидеть призрак птицы. Я не стала рассказывать мальчикам о том, что вероятнее всего розоклюв пал жертвой кота их дяди, живущего по правую руку от лавки. Здоровенная черная животина постоянно паслась в моем саду, охотясь на мелкую живность вроде ящериц. Есть не ела, но придушивала и игралась.
Спустя час, когда наевшихся и уставших от игр дворфят забрал их донельзя благодарный папа, ведьмак зашел на кухню. Опустился на стул, с благодарным кивком принял тарелку супа и пирожок с печенкой. Проговорил задумчиво, жуя:
— Странно, столько силы на трансформацию потратил, а аура почти полная. Что это было, вообще? Решила детский сад открыть?
— Нужно же как-то выживать. У меня пока нет разрешения на торговлю, смею напомнить.
— Отец обещал — значит, будет. Но я, вообще-то, в няньки не нанимался.
— Да не дай Правь! Ты чуть детей не покалечил!
— Одним больше, одним меньше, никто бы и не заметил… Да шучу я! Они сами кого хошь покалечат. Ну, каюсь: трансформация была новая, еще не опробованная. Горный нетопырь… с вариациями. Но все было под контролем. Сама видела.
Я фыркнула, чувствуя, как опять краснею, отвернулась к плите и неожиданно для самой себя спросила:
— А чем отличается непластичная магия от пластичной? Почему вам, ведьмакам, все ипостаси доступны? Расскажешь?
Еся кивнул.
— Есть Явь, Навь и Правь. Это-то ты знаешь?
— В школе проходили, — уклончиво сказала я.
Еще кое-что я «проходила» в учебнике Розочки сама, пока сестра не видела. Но в книгах Розы меня больше интересовали разные необычные расы. В лавку бабушки приходили самые невероятные существа, люди и нелюди. Они меня завораживали. Вот, например, метаморфы. Кем хотят, тем и оборачиваются, на время, правда. Их ограничивают только резерв ауры и величина копируемого объекта. Или взять мелюзин и некке, исчезающие водные создания, обитающие в Водном Квартале у Залива, подобии национального парка для вымирающих видов. Строят мелюзины, некке и другие редкие виды подводные города, преобразуя водную магию.
Я внезапно задумалась: неужели все эти существа приходили в лавку за чаем? Пьют ли чай некке, которые на суше больше пары часов провести-то не могут? Какой купаж предпочитает мантикоры, мятный или липовый?
— В школе, — снисходительно усмехнулся ведьмак. — Небось до сих пор считаешь, что Навь — это загробный мир.
— Да, — с сомнением подтвердила я. — А что,
— Навь — это мертвый мир, — учительским тоном заговорил Елисей. — Туда уходит все, что должно быть убрано с лица земли: отработанное, отброшенное, искаженное, злобные создания, опасные мутации. Там тоже есть жизнь… специфическая. И черные маги туда отправляются, говорят, после смерти или еще при жизни, потому как Мать-Земля их долго не носит. Время от времени что-нибудь из Нави прорывается к нам. Пожрать, силой напитаться, к себе утащить. Ну вот тогда мы, ведьмаки, в Дозор и выходим.
Я дернула бровью: ну-ну. Вы, ведьмаки. Кое-кого из Дозора выгнали, Изя проговорился. Заметив мою гримаску, Еся слегка смутился, отпил чаю и продолжил:
— Правь — место более спокойное, обиталище ясных душ, которые еще не родились. Там тоже обычному человеку не место, да и своих демонов в Прави предостаточно. Там рождается магия, оттуда она к нам, в Явь, спускается. Ходят туда шаманы, ведуны разные. Некоторые из них, самые сильные, в старые времена в Прави выслеживали дух животного, еще не рожденного, братались с ним, предлагали свое тело и приобретали силы звериные. Их потомки — оборотни. Вторую ипостась в Яви не удержишь, сил не хватит, потому хранятся души звериные в Прави, воплощаются в людях, когда оборотню потребуется. Это и есть непластичная магия.
— То есть оборотни…
— Одной ногой в Прави стоят. В этом их сила и слабость. Вторая ипостась волю подчиняет, силу пьет, голову дурманит. Многие из оборотней… — Елисей нахмурился, — себя забывают. Снаружи человек вроде — внутри дух зверя, который этой оболочкой управляет.
— А ведьмаки?
— Мы не оборотни и не метаморфы. Нам Явь подчиняется. Создает то, что мы хотим, иллюзорное вроде, но как бы и реальное, пластичное… — ведьмак трансформировал руку, держащую (пятый!) пирожок в когтистую лапу. Я невольно подалась назад. — Не знаю, за какие заслуги нам этот талант дарован, думаю, для защиты от навьих. Ограничены мы воображением и опытом — то, чего не видели, повторить не можем. По силе нам равны лишь драконы, мантикоры, грифоны, наги и еще несколько рас. Их ипостаси не из Прави. Им они Древними подарены, за заслуги.
— А медведь? Разве это не ваша ипостась?
— Нас, Веденеевых, Михаил Потапович когда-то по лесам сопровождал. Мы на нем верхом на навьих охотились. Где-то, видно, духом и соединились. А вообще, не знаю, — Еся широко зевнул. — Ну, и где мне спать ложиться? Наверху? Ты где спишь, слева или справа?
— Что? В смысле?! — возмутилась я, очнувшись от грез. Голос ведьмака звучал так расслабляюще, уносил в дальние миры…
— Я про комнату говорил. А ты что подумала? — Еся нагло ухмылялся.
— Дома тебе спать ложиться, сокол ясный, — напевно произнесла я, подражая деревенскому говорку, — Хочь слева, хочь — справа.
— Злая ты. Мне через весь город мотылять. А время позднее.
— Ничего, с ветерком покатаешься. Слышала я, как твои дружки ночами по городу гоняют — мосты серебряные качаются. Монстру свою автомобильную больше у ворот не ставь. Там журналисты.
— Точно! Поцарапают еще!
— Да мне твою зверюгу не жалко. Мне репортеров жаль, — объяснила я. — Дышат выхлопами, брехуны неразумные, понапрасну здоровьичко нежное губят.