100 великих политиков
Шрифт:
Русско-французская дружба, благополучно миновавшая турецкие рифы и франко-сардино-австрийскую войну, не вынесла другого, гораздо более серьезного испытания – восстания в Польше в 1863–1864 годах. Еще до начала восстания, в самом начале 1860-х годов, Наполеон III стал поддерживать польскую эмиграцию во Франции и поднимать вопрос о международном статусе Польши. Как считал Горчаков, в 1862 году произведенный в вице-канцлеры, польский вопрос оставался «камнем преткновения» для всех держав. После начала польского восстания отношения с Францией были практически заморожены, поскольку Париж и Лондон активно поддерживали повстанцев и требовали восстановления в Польше конституции 1815 года. В этих условиях естественным казалось сближение с Пруссией, которая ни в коем случае не могла поддерживать польское восстание, грозившее перекинуться на прусскую Польшу. Инициатива сближения исходила от главы прусского правительства Бисмарка, который видел в содействии или хотя бы в благожелательном нейтралитете России необходимое условие для объединения Германии вокруг Пруссии. Горчаков же со своей стороны дальновидно решил, что именно Пруссия станет сильнейшим государством в Германии, и с ней надо дружить, чтобы заставить Англию и Францию пойти на ревизию Парижского трактата. В 1863 году, вскоре после начала польского восстания, была подписана секретная русско-прусская конвенция о взаимной помощи «для восстановления
Одним из дипломатических успехов Горчакова стала продажа США российских колоний в Америке – Аляски и Алеутских островов. Российско-Американская компания, ведавшая этими колониями, давно уже была банкротом. Для немногочисленного русского населения Аляски все необходимое приходилось завозить далеким океанским путем, и стоило это неимоверно дорого. В 1860-е годы направление русской экспансии на Дальнем Востоке окончательно сместилось в сторону Приморья и Приамурья, и Аляска осталась далеко в стороне, превращаясь в непосильную обузу. Горчаков знал о том, что на Аляске обнаружены золотоносные жилы, но это только грозило России новыми опасностями. Империя не могла держать на Аляске сколько-нибудь значительных военных и полицейских сил из-за слабости российского военного и торгового флота. После же начала «золотой лихорадки» туда неизбежно хлынули бы банды старателей со всего света, вооруженные кольтами и карабинами. Немногочисленное русское население быстро бы растворилось в многочисленных пришельцах, и российский суверенитет над Аляской превратился бы в фикцию. Поэтому Горчаков поспешил договориться о продаже Аляски по приемлемой цене до того, когда в колонию мог хлынуть поток золотоискателей и российские владения в этом случае пришлось бы отдавать вообще за бесценок. На совещании у царя 16 декабря 1866 года, когда все участники безоговорочно высказались за продажу Аляски, Горчаков заметил: «Вслед за армией золотоискателей с лопатами может прийти армия солдат с ружьями». Договор о продаже Аляски за 7 200 тысячи долларов, что было эквивалентно 11 млн золотых рублей, был подписан в Вашингтоне 18 марта 1867 года и в апреле ратифицирован российским императором и Сенатом США. В Америке, в том числе в конгрессе, существовала большая оппозиция покупке Аляски, которую считали сомнительным приобретением, не сулящим каких-либо очевидных выгод. Поэтому американское правительство, пока шли переговоры, уверяло общественность, что речь идет только о долгосрочной аренде. Кстати сказать, и сегодня, в начале XXI века, американцы никак не могут прийти к окончательному мнению, выиграли они от покупки Аляски или проиграли. Этот штат на душу населения получает наибольшие федеральные дотации в стране после Невады. Добыча же там нефти и других полезных ископаемых стоит так дорого, что за пределами Аляски их потреблять не выгодно. Между прочим, американских чиновников, в том числе и государственного секретаря, обвинили впоследствии, что они получили значительные взятки от русских, чтобы принять идею покупки Аляски и добиться ее ратификации в Сенате.
Но гораздо более важным, чем решение аляскинского вопроса, стала для Горчакова смена союзников в Европе. Переговоры с Францией в 1866–1867 годах показали, что Париж не готов поддержать Россию в «Восточном вопросе». Тогда Горчаков окончательно сделал выбор в пользу Пруссии, прямо заявив: «Серьезное и тесное согласие с Пруссией есть наилучшая комбинация, если не единственная».
Начало долговременному русско-прусскому сближению положила миссия генерала Э. Мантейфеля, прибывшего в Петербург в августе 1866 года в качестве специального представителя короля Вильгельма I. В ходе переговоров с Горчаковым была достигнута договоренность, что Пруссия поддержит русское требование об отмене статей Парижского трактата, запрещавших России иметь военный флот и укрепления на Черном море. Взамен Горчаков гарантировал благожелательный нейтралитет России во время любых войн, которые Пруссии придется вести за объединение Германии. В 1868 году стороны заключили джентльменское соглашение на этот счет.
В «Восточном вопросе» Горчаков занимал весьма осторожную позицию. Он считал, что Россия должна лишь «морально руководить» национальными движениями славян на Балканах, не допуская при этом кровопролитных войн и «всякого религиозного фанатизма». Он категорически предписывал российским посланникам «не втягивать Россию в осложнения, которые могут помешать нашей внутренней работе». Здесь Горчакову приходилось противостоять «партии войны» во главе с военным министром графом Милютиным и российским послом в Стамбуле графом Игнатьевым. Они выступали за продолжение русской экспансии на Ближнем Востоке, в Средней Азии и на Дальнем Востоке. Насчет Средней Азии Горчаков был с ними солидарен. Именно в период канцлерства Горчакова были покорены основные территории Средней Азии, в том числе Хивинское и Кокандское ханства. Но Горчаков не столь оптимистично смотрел на возможности новых приобретений на Дальнем Востоке – из-за удаленности этого региона от Европейской России и очевидных трудностей его освоения.
В 1870 году, когда определилось поражение Франции в войне с Пруссией, Горчаков объявил об одностороннем отказе России от ограничительных статей Парижского трактата. После Седана он убедил царя, что сейчас самое время заявить «справедливое требование» России. Горчаков понимал, что разгромленная Франция не в состоянии протестовать против решения России восстановить Черноморский флот. Пруссия честно выполнила свое обязательство о поддержке русских требований. Австрия, разбитая четырьмя годами ранее, не могла возражать против действий России, так как в этом случае могла столкнуться с единым русско-прусским фронтом. Горчаков настаивал на немедленном демарше, еще до окончания франко-прусской войны. В это время можно было безусловно рассчитывать на прусскую поддержку. По предложению Милютина было принято решение ограничиться отменой только ограничительных статей Парижского трактата, касающихся Черного моря, но не его территориальных статей. 31 октября 1870 года Горчаков разослал «циркулярную депешу» всем правительствам, подписавшим Парижский трактат, и всем русским послам за границей. Там утверждалось, что трактат уже неоднократно нарушался подписавшими его странами. Поэтому Россия более не считает себя связанной теми статьями Парижского трактата, которые ограничивают ее права в районе Черного моря. В циркуляре Горчакова утверждалось, что 2-я статья Парижского трактата была несправедлива по отношению к России, так как Турция, Англия и Франция имели свои военные эскадры в Средиземном море. Поэтому в военное время по просьбе Турции иностранные военные суда могли появиться в Черном море, что делало черноморское побережье России уязвимым для нападения и «могло явиться посягательством против присвоенного этим водам полного нейтралитета». В то же время
Горчаков добился признания своего циркуляра на международной конференции в Лондоне 13 марта 1871 года. Там была подписана конвенция европейских держав о режиме черноморских проливов. Она вновь разрешила России иметь военный флот на Черном море, узаконив циркуляр Горчакова 1870 года и отменив соответствующие статьи Парижского трактата 1856 года. Конвенцию, которая также разрешила Турции в мирное время открыть проливы для прохода иностранных военных судов, подписали Россия, Турция, Германия, Австро-Венгрия, Англия, Франция и Италия. Расчет Горчакова оказался точен. Англия, не имевшая союзников для войны с Россией и желания вести такую войну, не стала в итоге ставить России палки в колеса. Пассивно вела себя и Австро-Венгрия, еще не оправившаяся от поражения 1866 года. Разгромленной Франции было вообще не до Черного моря. Пруссия честно выполнила обязательство не препятствовать отмене Парижского трактата в обмен на обязательство России сохранять нейтралитет в войнах, которые вела Пруссия. Не протестовала и прусская союзница Италия. Неожиданная поддержка пришла России из Северной Америки. Вашингтон, в благодарность за поддержку Петербургом федерального правительства во время гражданской войны, заявил, что никогда не признавал тех пунктов Парижского трактата, которые запрещали России иметь военный флот на Черном море.
Отмена ограничительных статей Парижского трактата стала крупнейшей дипломатической победой Горчакова. Он стал поистине национальным героем России. За этот выдающийся успех в марте 1871 года Горчаков был пожалован титулом светлейшего князя. Горчаков считал отмену основных статей Парижского трактата своим главным дипломатическим достижением.
Вместе с Бисмарком Горчаков стал одним из инициаторов «Союза трех императоров» – российского, германского и австрийского. В этом союзе русский канцлер видел прежде всего средство дипломатической подготовки новой русско-турецкой войны, а германский – преддверие антифранцузской коалиции. В мае 1873 года, во время первого визита Александра II в Вену, была подписана во многом подготовленная Горчаковым русско-австрийская политическая конвенция. Сам Горчаков расценил как успех то, что конвенция «позволила забыть неприятное прошлое», равно как и то, что в тексте конвенции «призраки панславизма, пангерманизма, полонизма были сведены до минимальных размеров». В октябре 1873 года, во время пребывания в Вене германского императора Вильгельма, он присоединился к русско-австрийской конвенции. Так возник «Союз трех императоров». Надежда Бисмарка, что «Союз трех императоров» обеспечит нейтралитет России в случае франко-германской войны, не реализовалась. В 1875 году Горчаков настоял перед императором, что Россия должна поддержать Францию во время военной тревоги на франко-германской границе, и тем предотвратил новую войну.
Горчаков же рассчитывал, что три императора будут вести согласованную политику на Балканах. Но уже кризис 1876 года, связанный с восстанием в Боснии и Герцеговине, показал явное несовпадение позиций. Горчаков пытался убедить Австрию и Германию принять российский план автономии для Боснии, но сначала потерпел неудачу. Когда же согласованные требования европейских государств были отвергнуты Турцией, единственный выход из кризиса Горчаков видел в войне. Он писал Александру II: «Наши традиции не позволяют нам быть индифферентными. Есть чувства национальные, внутренние, против которых трудно идти». Он имел в виду сочувствие делу освобождения балканских славян от турецкого ига, широко распространенное в русском обществе. В январе 1877 года Горчакову удалось подписать Будапештскую конвенцию с Австрией, гарантировавшую австрийский нейтралитет в предстоящей русско-турецкой войне. За этот нейтралитет австрийцы получили Боснию и Герцеговину, а англичане – Кипр.
Русско-турецкая война 1877–1878 годов закончилась полной победой России. Русские войска оказались под стенами Константинополя. После заключения 31 января 1878 года Адрианопольского перемирия Александр II требовал скорейшего заключения полноценного мирного договора. Горчаков рекомендовал послу в Стамбуле графу Игнатьеву заключить лишь прелиминарный мирный договор, чтобы иметь возможность в дальнейшем учесть интересы Австро-Венгрии и Германии, дабы не допустить их блокирования с Англией против России. При этом канцлер настаивал, чтобы было создано сильное и независимое от Турции болгарское государство.
3 марта 1878 года был подписан Сан-Стефанский мирный договор, признававший полную независимость Сербии, Черногории и Румынии, объявлявший широкую автономию Болгарии с включением в ее состав Македонии. Фактический контроль над Болгарией осуществляли русские войска. России возвращалась Южная Бессарабия и отходил ряд пограничных турецких городов на Кавказе. Однако против Сан-Стефанского мира выступили Англия и Австрия, добившиеся его пересмотра на Берлинском конгрессе.
Горчакову не удалось предотвратить созыва этого конгресса, на котором плоды победы России были существенно урезаны, и ей не удалось достичь гегемонии на Балканском полуострове. России была возвращена Южная Бессарабия и отданы турецкие города на Кавказе – Карс, Ардаган и Батум. Зато созданное по Сан-Стефанскому мирному договору в марте 1878 года независимое Болгарское государство было значительно урезано в территории, хотя и осталось под протекторатом России (неофициально в русской армии ее называли «Забалканской губернией»). Но урезанная Болгария уже не могла в одиночку угрожать Константинополю и превратиться в средство русского контроля над проливами. На Берлинском конгрессе Горчаков основательно поругался с Бисмарком, которого обвинил в пренебрежении интересами России и нежелании поддержать ее против блока Англии и Австрии. Горчаков объяснял свое дипломатическое поражение тем, что «против России была злая воля почти всей Европы». В письме Александру II он называл Берлинский конгресс «самой черной страницей в моей служебной карьере». И сделал неутешительный вывод: «Придется вернуться к известной фразе 1856 года: России предстоит сосредоточиться». После Берлинского конгресса престарелый Горчаков постепенно отошел от активного руководства внешней политикой. В 1880 году он уехал в длительный заграничный отпуск для лечения. В 1881 году уже без участия Горчакова в Берлине был формально возобновлен «Союз трех императоров». В марте 1882 года император Александр III отправил Горчакова в отставку с сохранением за ним чина канцлера и должности члена Государственного совета. В последние годы жизни он продиктовал воспоминания о своей жизни. Горчаков умер 27 февраля 1883 года в швейцарском городе Баден-Баден. Его похоронили в фамильном склепе в Петербурге на кладбище Троице-Сергиевой Приморской пустыни.