1000000 евро, или Тысяча вторая ночь 2003 года
Шрифт:
Старичок среагировал на мой взгляд по своему: приподнял шляпу и представился:
— Моисей Левиевич Вэ-Шеммот. Пенсионер.
Я подумал: «Вот это имена!»
— Очень приятно. Вы, Моисей Левиевич, под теплыми краями имеете в виду Израиль?
— Израиль. Или Египет. Вот там действительно тепло, сухо.
— Вы там были?
— Доводилось.
— И как? Понравилось?
— Ну...
— Что «ну»?
— Ну, не понравилось.
— Почему?
— Never mind, молодой человек. Это наши ближневосточные навороты. Во время одного
Дедушка выставил вперед свои артритные кисти рук. Я смотрел на дорогу, а на его руки не смотрел, но все равно успел заметить, что одна кисть у моего пассажира покрыта белыми болячками.
— Дело могло обернуться плохо. Пришлось бежать на Синайский полуостров.
— По вам не скажешь. Такой с виду приличный старичок. Давно это было?
— Да, прилично. Раньше в тех краях у меня было собственное турагентство.
— Да что вы говорите?!
— Но его пришлось закрыть. Клиенты без конца слали рекламации, мол, экскурсии здорово затягиваются.
— А куда вы их возили?
— Так... по окрестностям.
Потом мы выскочили на Литовский, и я сказал, что дальше нам не по пути.
Старичок смотрел на меня черными глазами.
— Вы считаете, это и есть центр?
— Не совсем. Но все-таки больше похоже на центр, чем то место, в котором вы сидели.
Моисей Левиевич разглядывал меня, пальцами поглаживал трость и не собирался вылезать из машины.
— Знаете, молодой человек, мне хочется дать вам совет.
— Да?
— Вернее, три дельных совета.
— Мне? Целых три? Буду признателен!
— Во-первых, постарайтесь понять, что же все-таки общего у Бога, дога и читателя «Vogue».
— А это точно дельный совет?
— Дельнее не бывает!
— Понимаете, Моисей Левиевич, я человек почти непьющий. Такие тонкости мне не догнать.
— Во-вторых... Впрочем, ладно. Во-вторых вы поймете самостоятельно. А в третьих, постарайтесь не забывать, что окружающий нас мир — это война. Надеюсь, вы понимаете, о чем я.
И он опять приподнял шляпу над лысой головой. Бугры торчали из его черепа словно рога.
€€€
Пробки проскочить я успел, но не совсем. На Гороховой, почти у самого Адмиралтейства, я все-таки встал. Дальше все происходило настолько неторопливо, что машину нужно было бросать и просто идти пешком. Но я, разумеется, никого не бросил и никуда не пошел.
Не спеша, все вместе, мы проползли пересечение с Невским. На цыпочках прокрались мимо Зимнего дворца. Вскарабкались на горб Дворцового моста. Дальше начинался Васильевский остров, и пробка приобретала космические масштабы. Между автомобилями невозможно было просунуть даже лезвие перочинного ножичка.
Я сидел в своей жарко натопленной машине, слушал радио и курил. Честно сказать, мне было приятно и не хотелось, чтобы пробка заканчивалась. Двигаться бы так... по сантиметру в час... ближайшие несколько суток.
Докурив, я немного открутил окошко
У «девятки», прижатой вплотную ко мне, были открыты все окна. Водитель, перекрикивая музыку, болтал с пассажирами.
До меня долетел кусочек фразы:
— ... А потом Шлиман все-таки отвел из реки воду...
Я закрутил стекло обратно и перевел взгляд с асфальтированного моста чуть правее, на Неву.
Воды в реке действительно не было.
€ € €
На протяжении веков эта река текла здесь. А теперь перестала течь. Кончилась. Обнажила дно. И все стало ясно.
От одной гранитной набережной до противоположной тянулась громадная, затянутая илом дырка от бублика. Склизкое дно. Гниющие на воздухе водоросли.
Все пустые битые бутылки, все на счастье брошенные в Неву монетки, все оброненные сумочки, сбитые с носов очки и пенсне... все, что триста лет копилось на дне реки, теперь подставляло бока тусклому осеннему солнцу и напоминало вашу собственную печень: вроде бы очень знакомая штука, но редко кто видел, как она выглядит.
В одном месте кверху пузом лежал проржавевший прогулочный катерок. Еще возле самого моста горкой были навалены мотоциклы. Немного, штуки четыре.
Тысячи раз отважные байкеры прыгали в этом месте через разводящиеся мосты. Некоторые прыгали неудачно и рушились вниз. Их железных коней никогда не поднимали со дна на поверхность. Если бы я присмотрелся внимательнее, то, возможно разглядел бы и самих отважных, все еще держащих истлевшие пальцы на рукоятке газа.
И под всем этим проглядывали остатки чего-то еще. Какие-то допотопные фундаменты... пни колонн... словно сломанный в драке передний зуб.
Это был какой-то еще Петербург. Предыдущий Город, погибший задолго до нашего прихода. Намек... всего лишь намек на древнюю катастрофу, свидетелей которой совсем не осталось. Мы так и не узнаем, что именно здесь произошло.
От того города остались только истлевшие черепа со следами проломов и провалы шахт, ведущих в такую глубину, куда не рискнет сунуться ни один диггер на свете. Все. Больше ничего. Только молчание затянутых илом руин.
С того места, где зажало мою машину, было видно, что внизу, под мостом, кто-то двигался. Я присмотрелся и увидел, что по дну, переступая через мелкие лужицы и утопая кроссовками в иле, шли люди. Человек сорок...
€ € €
Не поворачивая головы, все еще не в состоянии оторваться от этого зрелища, я потянулся за следующей сигаретой. Прикурил и по аналогии со Шлиманом вдруг подумал о своем последнем романе.
Дело в том, что сегодня с утра, прежде чем сесть за руль, я дописал роман. Вот этот, который вы почти прочли. Я вообще люблю писать по утрам, пока все еще спят. Я писал этот роман много-много утр подряд, а вы (хотите угадаю?) наверняка ничего в нем не поняли.
Жалко, конечно, но ничего. Для тупых я все сейчас объясню.