119 дней до тебя
Шрифт:
— Сейчас найдём.
— Думаешь?
— Сам виноват. — свирепая улыбка.
— Серьёзно?
— Да! Я вполне серьёзно не знаю, что мне теперь делать! И я не мог признать этого раньше.
— И решил дождаться, когда мы все запсихуем?
Итан только устало смотрит на него и уходит, возвращается в спальню.
— Для начала, надо было хотя бы поделиться с родителями. — появился Джей следом. — Нормально так, знаешь, по-человечески объяснить свой внезапный маразм. А не позволять из-за тупого предрассудка, раздуть целого слона, ссылаясь только на эти непонятные
— Да, отличный вариант. Должен был быть вчера. Поздно, я его уже продолбал.
— В толк ни возьму, что тобой двигало, когда ты вздумал изобразить Человека дождя[7]… Подумаешь, ревность. Они бы поняли. Твои предки вполне себе современные.
— Да не мог я… Не хотел их расстраивать. У отца сердце, а Оливия… Оливия беременна.
— Что?!!
— Прикинь. Срок ещё маленький, но…
— Обалдеть.
— Теперь достаточно веская причина для тебя? — улыбка блекнет. — Всё одно к одному… навалилось друг за другом, и такое чувство что, чем больше бьюсь и стараюсь избежать проблем, тем сильнее вязну в последствиях. Сил нет.
— Понимаю. Но вам нужно всё ей рассказать.
«Да» кивает Итан. — Завтра. Они поедут одни.
— Ну, а ты?
— А я не могу. Не могу её видеть сейчас. Не хочу.
— Не хочешь встретиться с тем, от чего сам отказался? Уверен?
— Мне нужно время. Мне нужно уехать как можно дальше отсюда и выдохнуть.
— Нет, Итан… очнись же! Тебе не это нужно! Тебе помощь нужна, долбаный социопат!
— Эй ты… что… Следи за своим языком.
— Не буду! Не стану я добровольно наблюдать этот процесс потери рассудка и здравого смысла. Как ты можешь быть таким безжалостным к себе самому? Куда бежишь? Твои проблемы всё ещё будут здесь, когда ты вернёшься.
«Умеешь ты изводить».
— Ну и что? — безжизненный взгляд. — Оттяну момент.
— Нет. Нет, Итан, заткнись… я люблю тебя, но ты совершаешь ошибку. Я верю в тебя, но ты не справляешься. Может, уже прекратишь отрицать и быть одиночкой? Или хочешь, чтобы все вокруг тебя пожалели и оставили в покое? Ведь я могу, я твой друг… и мне, правда, жаль всего, что случилось. Но ты не можешь продолжать сидеть здесь, как псих, качаясь в этом одеяле и изводить себя какой-то выдуманной чушью. Клару бы сюда, она уж точно б тебя вразумила.
Я… я согласен, согласен, что всем в мире поступкам есть объяснения, даже ошибочные. Ну, кроме терроризма, конечно. И жестокости Джорджа Мартина[8]. (Бедная Мирцелла[9], упокой Господь её светлую душу). Короче, трудности будут всегда. Глупо прятаться и ждать, что станет проще и легче.
Ты облажался, но ты человек… мы постоянно лажаем! Косячим каждый день, но в тот момент эти решения для нас верные. И те, кто рядом, это понимают и прощают. Не смей отталкивай нас.
Сейчас очевидно одно — уезжая, ты совершаешь самую огромную свою ошибку в жизни. Ты должен бороться за то, что действительно важно. За спокойствие родителей, за понимание, за правду, и за свою жизнь, пусть она и стала другой. Ты должен бороться за себя… должен жить.
Возьми себя в руки и смело взгляни правде в глаза — сделай, наконец, то, что действительно хочешь на самом деле.
***
27 декабря.
Чикаго. Аэропорт «О’Хара»[10].
«Заканчивается посадка на рейс AS 6040 Alaska Airlines[11] до Нью-Йорка. Опаздывающие пассажиры, пожалуйста, немедленно пройдите на выход C-03».
— Что?.. А, чёрт… Извините! — задевая людей, спешит Итан по залу, — Да, всё окей… успеваю. — говорит в телефон, сжимая ручки одной единственной сумки с вещами и, прорвавшись сквозь галдевшую встречную толпу, мимо терминалов, направляется к стойке информации. — Говори громче, здесь дико-шумно. Нет, не первый класс, не было мест. Это был прошлый рейс, возьми я его, пришлось бы шесть часов торчать в Орландо[12].
Он терпеть, как не любит это всё… громоздящиеся всюду горы багажа, переполненный главный зал, походящий сейчас скорее на универсальный магазин «Мэйси»[12.1] в канун рождества. Шум, мельтешащие люди — всё это напрягало и раздражало, не говоря уже о и без того нервном состоянии перед полётом.
— Здравствуйте! — улыбается девушка-агент, возникшая напротив. — Чем я могу вам помочь?
— Пап, повиси-ка. — просит он и приспускает на нос Ray-Ban[12.2]. — Привет…
— Как это отменён?! — вдруг возмущённо кричит рядом джентльмен в кожаном френче. — Вы что издеваетесь?! А почему не предупреждаете?
«Важное объявление!» — разносится отовсюду, тут же. — «По причине экстремальных погодных условий аэропорт Стокгольма[13] закрыт до завтрашнего утра. Пассажиров рейса SAS 108, просим пройти к информационной стойке 6».
— Вот, видите, — премило улыбается мужчине вторая, его агентша-напротив. — Обязательно предупреждаем.
— Чао![14] — метнув в неё полный презрения взгляд, уходит кожаный френч, а Итан возвращается взглядом к своей — первой:
— Мда, — вскидывает брови, — Ну и дела. — и протягивает билет. — Спасите, кажется, я заблудился.
— Терминал D. Это там, — радушно указывает она направление. — Вниз по эскалатору.
— Отлично, — кивает он в знак благодарности, и вновь подносит к уху айфон. — Ты ещё здесь? Всё, я иду на досмотр.
— Не по себе мне. — отзывается Ричард унывно. — Летишь чёрт-те куда, совсем один.
— Перестань, мне не двенадцать. Да и куда, ты прекрасно знаешь. Прилечу, возьму такси.
— Лучше бы тебя встретил кто… Адрес не забыл? Давай попрошу Татьяну забронировать трансфер?
— Я сам.
— А французу-то своему позвонил?
— Пап!
— Ладно-ладно… это всё мать твоя, обиделась на меня. Заставляет нервничать.
— Что она там?
— Ничего. Сидит и слишком долго смотрит мне в глаза. Но, вроде, не дёрганная.
— Хорошо, — юмор отца вызывает улыбку, — Передай, что люблю её… И отключайся, давай. И я тоже. Как только сядем, наберу. — а затем, опустив руку, делает шаг навстречу движущейся ступени. Снимает очки, вешает на ворот джемпера, и поднимает голову на табло, где среди множества строк в списке рейсов, видит самую верхнюю: