12 невест миллионера

Логунова Елена Ивановна

– Ну, Санторини – это остров, это понятно, – встревоженно глядя на безмолвствующего Ивана, поторопился сказать Алекс. – Греческий остров, что логически связано с Афинами, куда улетела наша Таня.

– Наша Таня громко плачет, – задумчиво продекламировал русский Иван.

– «Одна девушка уже пропала» – этого я не понимаю, но можно предположить, что изначально девушек было больше, чем две, и это тоже логично, – продолжил Алекс.

– Больше девушек, хороших и разных, – задумчиво обронил Иван.

– Меня очень тревожат слова «у них оружие»! –

признался Алекс. – Какое оружие?!

– Пуля дура, штык молодец, – пробормотал Иван и резко встал на ноги. – Короче, Алекс! Ты же не будешь возражать, если сегодня я уйду пораньше?

– Как уйдешь? Куда уйдешь?!

– Вот так, – Иван показал, как он уйдет, на пальцах, а потом помахал руками, как чайка. – И вот так! Все, шеф: я полетел на Санторини!

Когда я проснулась, натуральный стопроцентный мрак сменила жидкая полутьма. В роли единственного источника освещения выступала сияющая щель под дверью.

Катерины в кладовке не было, но не было и следов борьбы, если не считать таковыми пятна муки из безжалостно прокушенного мною мешка. На полу осталось множество белых следов, но все – от разного размера и фасона обуви. Признаков падения человеческого тела и волочения оного к двери не наблюдалось. Стало быть, Катерина покинула помещение без сопротивления и на своих двоих.

– Или же враги подкрались к ней спящей, окончательно отключили ее хлороформом и тихо вынесли вперед ногами, – возразила пессимистка Тяпа.

Я принюхалась.

В комнате пованивало – может, и не хлороформом, но определенно какой-то гадостью.

Брезгливо морщась, я обошла помещение по периметру и нашла источник дурного запаха на деревянном бочонке у двери. Это была тарелка с немалым ломтем сыра и лепешкой. Сыр был козий и отчаянно вонял. Лепешка была не козьей и пахла вполне ничего. Тут же стояла бутылка минералки.

– Еда и вода – это хорошо. Плохо, что тюремщики не додумались оставить ночную вазу, – проворчала моя Тяпа.

– Что ж, на этом основании предлагаю надеяться, что заключение не затянется надолго, – сказала оптимистка Нюня.

Я взяла лепешку, и, методично обкусывая ее по кругу, приступила к повторному, более обстоятельному осмотру своей тюрьмы.

Использовать как фонарик телефон я не решилась, потому что не хотела его разрядить. Но мне повезло найти целую коробку обыкновенных стеариновых свечей. Сначала я им обрадовалась, потом представила себя добывающей огонь трением и загрустила, потом снова обрадовалась, потому что обнаружила спички, тоже целую упаковку.

Тяпа язвительно посоветовала мне отыскать еще и ночной горшок и тогда уже начинать обживаться в тюрьме складского типа на долгие годы.

Горшка я не нашла, но обнаружила батарею прозрачных канистр с оливковым маслом.

– Ну вот, жизнь налаживается! – сказала по этому поводу Нюнечка.

– И не только жизнь, – зловеще усмехнулась Тяпа.

Я прислушалась к ее мыслям и содрогнулась.

Нет, не напрасно тюремщики стремятся

максимально упростить жизнь и быт заключенных, оставляя им только самое необходимое! Это свободным людям вещизм подрезает крылья, все глубже затягивая их в болото мещанства. В тюрьме все наоборот: обретение какой-то вещи дает толчок фантазии, и простейший предмет может быть использован наихитрейшим образом.

Тяпа, к примеру, уже прикидывала, что будет, если дверь кладовки как следует промаслить и поджечь? Может быть, она сгорит раньше, чем я сама обуглюсь и задохнусь? Особенно если для защиты от дыма и жара я укроюсь мокрой тряпочкой? Вода у меня есть, и тряпочка тоже будет, надо только муку из мешка высыпать.

Я вообразила свой хладный… Нет, не хладный, а хорошо прожаренный, прикопченный, с хрустящей мучной корочкой труп, заранее упакованный в мешок, и вновь содрогнулась.

Тогда хладнокровная Тяпа предложила: поджечь не дверь, а промасленную тряпку. Запалить ее – и тут же вытолкнуть сквозь щель под дверью наружу! Если тряпка будет достаточно большой (то есть муку из мешка все-таки придется высыпать) и разгорится как следует, то кто-нибудь сверху увидит этот сигнал о помощи.

– Летят самолеты – привет Мальчишу! – с тихим ехидством прокомментировала этот план книгочейка Нюня.

Я представила себе наилучший вариант развития событий – как на мой пионерский костер слетаются все, кто есть наверху: туристы-парашютисты, пилоты, космонавты и божьи ангелы, а я встречаю их – по локоть в масле, по колено в муке и чечевице… Дева-истребительница припасов, гроза складов, страшный сон провиантмейстера…

Это было смешно, и я немножко похихикала, что со стороны наверняка смотрелось довольно-таки странно, но сие нисколько меня не заботило.

Я запалила свечку и двинулась вдоль стен, осматривая их и ощупывая.

Стена с дверью показалась мне теплее других.

– Это потому, что тут солнечная сторона, – авторитетно сказала всезнайка Нюня.

– Да брось, – возразила ей бунтарка Тяпа. – Она стала солнечной не так давно, только после рассвета. Думаешь, утреннее солнышко успело прогреть камень?

– Значит, это не камень, – уперлась Нюня.

Я самоотверженно поскребла стену ногтем.

Нюня ошибалась, это действительно был камень. А вот три другие стены отличались от фронтальной даже визуально: они были гладкими, без явственных клеточек стыков.

Я повторила смелый опыт с ногтем на другой стене и была приятно удивлена, обнаружив в греческой манере строительства подсобных помещений немало общего с кубанской сельской практикой. Под слоем побелки обнаружилась штукатурка из глины, а под ней – косая решетка из тонких деревянных реек, набитых прямо на плотный земляной откос. То есть моя тюрьма-кладовка врезалась в земляной холм! Это объясняло, почему три стены из четырех – холодные.

– Хорошее решение, экологичное и эффективное, – похвалила строителей Нюня. – Почти как погреб, только вырытый не вниз, а вбок.