12 жертв

Жукова-Гладкова Мария

До выходных опять ничего не происходило. В пятницу вечером позвонила Полина и предложила все– таки съездить в загородную клинику, пообщаться с братом и вообще выяснить ситуацию.

– В смысле с этим таинственным препаратом, который вроде излечивает любую зависимость?

– Да. Вранье или нет? Я тут с несколькими людьми разговаривала. Мне все сказали, что такого препарата быть не может. Надо поговорить с главврачом.

Я спросила про мужа и сына Полины.

– Переехали. Я сама на этой неделе съездила посмотреть на квартиру.

– Полина, неужели ты могла отпустить

своего ребенка? – поразилась я.

Сестра вздохнула.

– Благодаря нашим родителям, их отношению к нам, мы все получились какие-то ущербные. Может, у тебя все сложится по-другому, Кира. Мне бы этого очень хотелось. Но во мне не проснулись материнские чувства. Я не могу сказать, что люблю своего ребенка. И не могу сказать, что не люблю. Я равнодушна к Павлику. К счастью, у него есть отец. Любящий, даже обожающий, интересующийся его жизнью, фактически живущий его жизнью. Я считаю, что в этом Павлику повезло. Ему лучше с отцом. Я честна с собой и в состоянии это признать. Мне одна знакомая как-то сказала, что я должна думать о старости, о том, кто будет за мной ухаживать. Но я не думаю. Вообще не думаю. И на самом деле не считаю, что сын – любой – стал бы за мной ухаживать в старости. Еще дочка – может быть. А сиделку, может, и этот наймет. Или я достаточно заработаю к тому времени, чтобы самой нанять.

Полина вздохнула.

– В общем, по-моему, нельзя рассчитывать на то, что твой ребенок будет за тобой ухаживать в старости – как бы ты сама им ни занималась. Он может уехать в другой город, другую страну, умереть раньше тебя…

– Подожди, Полина! Ты никак считаешь, что детей рожают для того, чтобы было кому за тобой ухаживать в старости?

– Да. А зачем еще?

– Но неужели тебе не интересно смотреть, как растет твой ребенок? Как он познает мир? Неужели не интересно с ним общаться?

– Нет, Кира. Это все интересно Андрею. Может, я была слишком молода, когда родила Павлика, а Андрей как раз находился в том возрасте, когда уже по-настоящему хотят детей. Не потому, что надо, что так у всех, а потому, что хочется им заниматься. Ну, ты поедешь завтра в клинику?

– Поеду, – сказала я.

* * *

К главврачу нас проводили без проблем. Правда, документы проверяли и охранники при входе, и сам руководитель этого учреждения. Охранники записали нас в какой-то журнал.

– Вашего брата у нас больше нет, – сообщил мужчина лет сорока пяти, внешне похожий на Чехова. Может, он специально создавал и поддерживал такой образ.

– Он…

– Что вы, что вы, он жив и, более того, с ним все в порядке.

Полина взяла мою руку в свою.

– Вы хотите сказать, что он излечился?!

Врач радостно улыбнулся и кивнул.

– Препаратом, над которым работал какой-то ученый, тщательно скрываемый нашим отцом?

Врач опять кивнул.

– И что теперь?

– Теперь я надеюсь получать препарат в достаточном количестве для излечения как можно большего числа пациентов. На вашем брате испытывалась пробная партия. Ваш отец и мать мальчика подписали соответствующие документы. Поймите: с новым препаратом все непредсказуемо.

С любым новым препаратом. Ну а тут такое дело… Признаться, я сам до конца не верил в успех.

– То есть препарат доработан до конца?

– Да.

– Давно?

– Где-то полгода тому назад.

Полина сжала мне руку. Наш отец врал! Деньги на доработку были не нужны! Или нужны на запуск производства?

– Препарат сейчас в производстве?

– Мне бы очень хотелось, чтобы он уже был в производстве. Но, к моему великому сожалению, я никак не могу повлиять на процесс. Здесь возникли заминки по техническим причинам. Я с нетерпением жду начала регулярных поставок.

– Сколько человек вылечились при помощи этого препарата?

– У меня трое – ваш брат и еще двое почти безнадежных. Когда я предложил родственникам участие в эксперименте, они подписали соответствующие бумаги. Как вы понимаете, ни препарат, ни метод не лицензированы. Я с вами разговариваю только потому, что вы – родственники. К тому же ваш брат вылечился. Поэтому у вас не должно быть ко мне претензий. Вот если бы над вашим родственником проводился эксперимент и он оказался неудачным… Многие родственники, даже подписав бумаги, потом предъявляют претензии.

– Нет, у нас к вам никаких претензий, – быстро сказала Полина. – Наоборот, мы очень рады, что такое средство появилось. Но как нам теперь найти брата?

– Насколько я знаю, он уехал из страны. С матерью. Этого хотел ваш отец. Вам у него нужно спрашивать.

Мы с Полиной переглянулись.

– Вы случайно не в курсе, еще где-то проводились эксперименты с этим препаратом?

– В какой-то общине за границей. То ли во Франции, то ли в Швейцарии. И результаты тоже потрясающие, но, конечно, лучше работать на базе клиники. Мало ли что… Еще слишком мало данных, мы не знаем побочных эффектов. А люди-то разные.

– То есть вы не можете утверждать, что препарат помогает в ста процентах случаев?

– Ни один препарат не помогает в ста процентах случаев. И у всех есть какие-то побочные эффекты. Один препарат подходит одному человеку, другой – другому. Он может не сочетаться с какими-то лекарствами, которые человек принимает постоянно. Нюансов много. Еще нет достаточного количества данных! Но он точно дает положительный результат. Три фактически безнадежных случая – и они излечены!

По-моему, с такой уверенностью об излечении говорить было нельзя. Должно пройти время. Ведь бывшие наркоманы вполне могут сорваться через месяц, год… Не зря говорят, что бывших наркоманов не бывает.

– А ученый? – спросила я вслух.

– По-моему, заслуживает Нобелевскую премию. Я с ним никогда не встречался. Ваш отец правильно его скрывал ото всех. Я не знаю, где он сейчас. Надеюсь, что трудится еще над чем-то гениальным.

– Препарат в каком виде?

– Таблетки. Нужно придерживаться определенной схемы приема.

Мы поблагодарили врача и поехали в город. В машине, а потом у меня в квартире очень оживленно обсуждали услышанное.

– Наркоторговцы это так не оставят, – заметила Полина. – Изобретателю угрожает смертельная опасность.