13 диалогов о психологии

Е.Е. Соколова

А.Н. Леонтьев: Психологический анализ деятельности состоит … нев выделении из нее ее внутренних психических элементов для дальнейшего обособленного их изучения, а в том, чтобы ввести в психологию такие единицы анализа, которые несут в себе психическое отражение в его неотторжимости от порождающих его и им опосредствуемых моментов человеческойдеятельности [22, с. 100].

А.: Таким образом, Рубинштейн был озабочен выделением психологического аспекта анализа человеческой деятельности и ее субъекта, который, с его точки зрения, заключается в познании психического через раскрытие его существенных, объективных связей и опосредствовании, в том числе его деятельности. Он считал, таким образом, деятельность “объяснительным принципом” сознания и психики, а не предметом психологии. Леонтьев же доказывал, что деятельность неизбежно входит в предмет психологии, является предметом исследования в этой

науке, потому что психика предстает необходимым моментом собственного движения деятельности и сама является формой предметной деятельности. Более подробно о разногласиях Леонтьева и Рубинштейна по этому и другим вопросам можно узнать по соответствующим работам (См., например, [78; 79]). Надо отметить, однако, что в работах обоих авторов встречаются довольно сходные положения о единстве сознания и деятельности, которые — при всех указанных мною различиях — все-таки трактуют это единство как связь двух определенно разных образований, двух разных реальностей. Это подметила

Критика деятельностного подхода “изнутри” и “извне” 553

Анна Павловна Стеценко, представитель “младшего поколения” сторонников теории

деятельности в варианте Леонтьева.

Критика деятельностного подхода “изнутри” и “извне”

А.П. Стеценко: Основной акцент в теории деятельности был сделан на изучении связи сознания и деятельности (прежде всего, в генетическом аспекте) так, как если бы это были две различные реальности… Единство сознания и деятельности стало трактоваться как единство различных сущностей в смысле единства их происхождения и структуры, а также и взаимозависимости, но не как подлинное единство, “единство-в-различии”… Если здесь допустима аналогия из политической сферы, то можно сказать, что “единство сознания и деятельности” стало пониматься по аналогии с “единством партии и народа”, то есть как особо тесная, но все же связь двух определенно разных образований, разных реальностей. При этом даже не столь важно, как именно определяется характер связи между сознанием и деятельностью, — важно, что сам вопрос этот является продуктом абстракции, задающей неверную оппозицию [61,с. 28-29]. С: Какая же тогда оппозиция верная?

А.: Стеценко предлагает возможную “оппозицию”: строение сознания следует рассматривать не в соотношении со структурой деятельности, а как само строение деятельности — пусть достигшей определенного уровня развития, пусть приобретшей особые характеристики, но самойдеятельности (См. [61, с. 31]).

С: Я смотрю, как много в рамках деятельностного подхода критики его основных положений со стороны самих его творцов.

А.: Это верно, “критики изнутри” здесь всегда было много. Ты сам наглядно убедился в том, насколько интересны и разносторонни были участники “деятельностного движения” в нашей стране. Одной из линий полемики, например, был вопрос о критериях психического, о котором мы говорили только по работам Леонтьева. Между тем Петр Яковлевич Гальперин считал, что объективным критерием психического отражения мира является способность субъекта реагиро

Диалог II. В Деянии начало Бытия

вать не на любой видоспецифичный стимул (как в примере Леонтьева с лягушкой, реагирующей на шорох в траве), а лишь на такой стимул, биологический смысл которого обнаружен субъектом в индивидуально-неповторимой деятельности. То есть речь идет о том, что в ситуациях, когда субъект может реагировать на стимул (пусть даже и на абиотический) автоматическими реакциями (возможность которых заложена в его генетической программе), никакой психики для выполнения такого рода поведения не нужно. Психика появляется там и тогда, когда автоматических реакций становится недостаточно и субъект прибегает к индивидуально-специфической ориентировочной деятельности, в результате которой он “открывает” для себя биологический смысл биологически нейтрального стимула и, таким образом, начинает его ощущать (См. [80]).

Дискуссионные вопросы теории деятельности затрагивались и в исследованиях проблем музыкальных способностей Бориса Михайловича Теплова, исследованиях психологии памяти Анатолия Александровича Смирнова, непроизвольного запоминания Петра Ивановича Зинченко, чувственного восприятия Бориса Герасимовича Ананьева, даив работах других авторов тоже. И все эти исследователи по-своему “видели” деятельностный подход. Что касается “критики извне”, то здесь я упомяну еще две “линии огня”. Помнишь, мы говорили о школе Узнадзе и разработке этой школой проблемы установки? С: Конечно!

А.: Так вот. Эта школа всегда находилась в состоянии дискуссии со школой Леонтьева. И

главный предмет спора — какая психологическая категория является центральной в системе

общепсихологических категорий, или,

иначе, что первично, что вторично.

С: В грузинской школе, наверное, говорили “установка”, в школе Леонтьева —

“деятельность”.

А.: Более тонкое решение данного спора дал, как мне представляется, ученик Леонтьева Александр Григорьевич Асмолов: да, установки как некие готовности к совершению деятельности предшествуют самой актуально развертывающейся деятельности. Однако в генетическом аспекте, в плане их формирования установки вторичны по отношению к деятельности, поскольку формируются в ней (См. [62]).

Другая линия полемики с теорией деятельности — это критика ее с позиций зарубежной марксистски и деятельно-

Критика деятельностного подхода “изнутри” и “извне” 555

стно ориентированной психологии. Таковая представлена в основном немецкоязычными авторами, среди которых особенно популярны исследования Леонтьева и Гальперина (в то время как, например, в США гораздо более известны труды Выготского и Лурии). Именно благодаря усилиям европейских авторов (Георга Рюкрима, Вольфганга Янтцена, Клауса Хольцкампа и других) было проведено четыре международных конгресса по теории деятельности в 1986, 1990, 1995 и 1998 годах и готовится пятый, проведение которого намечено на 2002 г. Выходит довольно много литературы по проблемам деятельностного подхода; ряд школ и групп разрабатывают те или иные аспекты теории деятельности и полемизируют друг с другом и с отечественными психологами. Так вот: многие из этих групп видят, по крайней мере, одно весьма слабое место деятельностных исследований в рамках школы Леонтьева — практическое отсутствие в них социально-исторического аспекта, анализа структур сознания и деятельности в рамках различных социальных систем и разных исторических эпох (См. [63]). Впрочем, данное уязвимое место признают и сами сторонники деятельностного подхода в нашей стране (См. [64, с. 29]). Критика любой научной идеи с научной точки зрения всегда оправданна и интересна. Однако в нашей литературе я неоднократно сталкивался с ненаучной критикой теории деятельности: то в одной публицистической статье читаю “Леонтьев — Лысенко в психологии” (это в том смысле, что он якобы вообще “не признавал роли внутренних условий”), то вижу пережевывание отдельных фактов научных и личных биографий создателей теории деятельности и размышления об их идеологической “зашоренности”, то встречаю прямые призывы “выбросить за борт марксистски ориентированную психологию” как дискредитировавшую себя и не имеющую практического применения. Да, как отмечает Владимир Петрович Зинченко, в рамках деятельностной психологии и не могли получить сколь-нибудь полную разработку проблемы свободы, судьбы и смерти. Однако не следует и отвергать на этом основании деятельностную парадигму с позиций любой новой, “единственно верной” парадигмы (поскольку она напрочь отрицает старую): “Все уже устали от монизма, идущего то ли от проекта Козьмы Пруткова о введении единомыслия в России, то ли от марксизма, то ли от православия” [8, с. 50-51]. На сем закончим наш разговор на сегодня.

Диалог 11. В Деянии начало Бытия Литература

1. ВаллонА. Отдействиякмысли. М., 1956.

2. Гальперин П.Я. Ответы на вопросы корреспондента журнала “Estudios de psichologia” // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1992. №4. С. 3-10.

3. БрушлинскийА.В. СЛ. Рубинштейн — основоположник деятельнос-тного подхода в психологической науке // Сергей Леонидович Рубинштейн. Очерки. Воспоминания. Материалы. К 100-летию со дня рождения. М., 1989. С. 61-102.

4. Леонтьев А.Н. Проблема деятельности в истории советской психологии // Вопр. психологии. 1986. № 4. С. 109-120.

5. Будилова Е.А. Философские проблемы в советской психологии. М., 1972.

6. Выготский Л.С. Исторический смысл психологического кризиса // Л.С. Выготский. Собр. соч. вбтт. М., 1982. Т. 1. С. 291-436.

7. ЯрошевскийМ.Г. Историяпсихологии. М., 1985.

8. Зинченко В.П. Культурно-историческая психология и психологическая теория деятельности: живые противоречия и точки роста // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1993. №2. С. 41-51.

9. Абулъханова-СлавскаяК.А., БрушлинскийА.В. Философско-психоло-гическаяконцепция С. Л. Рубинштейна. М., 1989.

10. Рубинштейн СЛ. Принцип творческой самодеятельности // Вопр. психологии. 1986. № 4. С. 101-108.

11. Ярошевский М.Г. Четверть века с выдающимся психологом // Сергей Леонидович Рубинштейн. Очерки. Воспоминания. Материалы. К 100-летию со дня рождения. М., 1989. С. 280-293.

12. Рубинштейн СЛ. Проблемы психологии в трудах Карла Маркса // СЛ. Рубинштейн. Проблемы общей психологии. М., 1976. С. 19-46.

13. Рубинштейн СЛ. Основы общей психологии. В2тт. М., 1989. Т. 1.