13 диалогов о психологии
Шрифт:
А.: Достаточно. В Голландии у него было много встреч с разными учеными, и одна из них — с голландским физиком и математиком Исааком Бекманом — переросла в тесное сотрудничество. Под влиянием Бекмана Декарт стал задумываться о создании новой науки — “всеобщей математики”. Вообще, если ты поговоришь с математиками, то узнаешь, что Декарт внес существенный вклад в эту науку: он ввел буквенные символы, обозначил буквами х, у, z переменные величины, ввел систему прямолинейных координат и еще многое другое. Но интересно то, что Декарт в этих путешествиях, как он сам говорил, обратил особое внимание на собственный внутренний мир, на собственное Я. С: А чем же это можно объяснить?
А.: Многие биографы Декарта отмечают, что Декарт, видимо, из-за своей болезни и постоянной угрозы смертного приговора стремился “построить
того, как мы сделали все возможное с окружающими нас предметами, то, что нам не удалось, следует рассматривать как нечто абсолютно невозможное. Этого одного казалось мне достаточно, чтобы не желать в будущем чего-либо сверх уже достигнутого и таким образом находить удовлетворение… В этом, я думаю, главным образом состояла тайна тех философов, которые некогда умели поставить себя вне власти судьбы и, несмотря на страдания и бедность, соперничать в блаженстве со своими богами. Постоянно рассматривая пределы, предписанные им природой, они пришли к полнейшему убеждению, что в их власти находятся только собственные мысли, и одного этого было достаточно, чтобы помешать им стремиться к чему-то другому; над мыслями же они владычествовали так неограниченно, что имели основание почитать себя богаче, могущественнее, свободнее и счастливее, чем люди, не имеющие такой философии и никогда не обладающие всем, чего они желают, несмотря на то что им благоприятствуют и природа и счастье [Там же, с. 264265].
С: Слушай, это ведь своего рода психотерапия!
А.: Несомненно. Великие философы умели быть философами не только в своих произведениях. Вот еще примеры того, как Декарт пытался “оседлать” свою судьбу, работая над собой.
Я.А. Ляткер: Однажды Декарт внезапно исчез. Друзья узнали о его местопребывании чисто случайно, несколько месяцев спустя: он укрылся в пригороде Парижа, где изучал математику, овладевал искусством фехтования и упражнялся в верховой езде [15, с. 39]. А.: Это было немного спустя после окончания Декартом коллегии Ля Флеш. Из очередного путешествия — в Италию — Декарт возвращается с решимостью создавать новую науку и одновременно с намерением никогда не занимать чиновничьих должностей и никогда не жениться. Возможной невесте — некой мадам Розэ — было заявлено, что “невозможно найти красоты, сравнимой с красотой Истины”, а в кругу друзей Декарт любил повторять, что найти “прекрасную женщину, хорошую книгу и истинного проповедника” труднее всего на свете (См. [15, с. 67]).
С: А его страсть к путешествиям тоже из разряда “делания себя”?
А.: Я думаю, что да. Не случайно Декарт — мы только что слышали его слова об этом — изучал во время путеше-
128 Диалог 3. Я мыслю, следовательно, существую
ствий людей и свои реакции на их поведение. Я думаю, что это позволило ему написать его чисто психологическое произведение “Страсти души” с тонкой наблюдательностью знатока человеческой психологии. Декарт вообще многократно менял места своего пребывания — средства позволяли ему снимать дома и квартиры в различных местностях, например в той же Голландии, где философ провел большую часть своей жизни. Последнее же путешествие — в Швецию — стало для него роковым. Его пригласила в Швецию королева Христина и стала назначать ему непривычно ранние для него утренние часы бесед. Именно нарушение привычного для Декарта распорядка выбило его из колеи — он простудился и умер (См. [15, с. 23]).
Итак, давай перейдем теперь к содержательному аспекту его творчества — для нас особый интерес представляет то новое, что внес Декарт в изучение души. Это новое было весьма значительным — фактически с Декарта начинается отсчет психологии как “науки о сознании” — Декарт открывает эту реальность для психологического изучения. Проследим же путь Декарта к этому понятию, тогда мы лучше поймем его суть. Итак, сомнение в истинности оснований наук подвинули Декарта на поиск наиболее достоверных оснований познания различных предметов и, в частности, собственной души. С: И где же он нашел эти достоверные основания?
А.: Послушаем самого Декарта на этот счет. Вот отрывок из его большого
Человеку, исследующему истину, необходимо хоть одинраз в жизниусомнитъся во всех вещах — насколько они возможны.
Так как мы появляемся на свет младенцами и выносим различные суждения о чувственных вещах прежде, чем полностью овладеваем своим разумом, нас отвлекает от истинного познания множество предрассудков; очевидно, мы можем избавиться от них лишь в том случае, если хоть раз в жизни постараемся усомниться во всех тех вещах, в отношении достоверности которых мы питаем хотя бы малейшее подозрение. Мы должны также считать все сомнительное ложным.
Более того, полезно считать вещи, в коих мы сомневаемся, ложными, дабы тем яснее
определить то, что наиболее достоверно и доступно познанию [17, с. 314].
А.: Декарт оговаривается далее, что он имеет в виду только поиск научной истины, а не
житейскую практику: если мы будем постоянно сомневаться в том, что мы делаем в
обыденной жизни, то напрасно усложним себе эту жизнь.
Р. Декарт:
Почемумы можем сомневаться в чувственных вещах.
Итак, теперь, когда мы настойчиво стремимся лишь к познанию истины, мы прежде усомнимся в том, существуют ли какие-либо чувственные или доступные воображению вещи: во-первых, потому, что мы замечаем, что чувства иногда заблуждаются, а благоразумие требует никогда не доверять слишком тому, что хоть однажды нас обмануло; затем потому, что нам каждодневно представляется во сне, будто мы чувствуем или воображаем бесчисленные вещи, коих никогда не существовало, а тому, кто из-за этого впадает в сомнение, не даны никакие признаки, с помощью которых он мог бы достоверно отличить состояние сна от бодрствования.
Почему мы сомневаемся даже в математических доказательствах.
Мы усомнимся и во всем остальном, что до сих пор считали максимально достоверным, — даже в математических доказательствах и в тех основоположениях, кои до сегодняшнего дня мы считали само собою разумеющимися, — прежде всего потому, что мы наблюдаем, как некоторые люди заблуждаются в подобных вещах и, наоборот, допускают в качестве достовернейших и самоочевидных вещей то, что нам представляется ложным; но особенно потому, что мы знаем о существовании Бога, всемогущего, создавшего нас: ведь нам неведомо, не пожелал ли он сотворить нас такими, чтобы мы всегда заблуждались, причем даже в тех вещах, которые кажутся нам наиболее ясными… [17, с. 315]. С: Ага, значит, в существовании Бога мы все-таки не можем сомневаться? А.: Ошибаешься, Декарт не считает истину о существовании Бога самоочевидной, ведь сколько людей в прошлом и настоящем являются атеистами…
Р. Декарт: Если же мы вообразим, что созданы не всемогущим Богом, а самими собою или кем-то другим, то, чем менее могущественным мы будем считать нашего твор-5 Е. Е. Соколова
130 Диалог 3. Я мыслю, следовательно, существую
ца, тем больше поверим в такую степень нашего несовершенства, которая постоянно ведет нас к ошибкам… Итак, отбросив все то, относительно чего мы можем каким-либо образом сомневаться, и, более того, воображая все эти вещи ложными, мы с легкостью предполагаем, что никакого Бога нет и нет ни неба, ни каких-либо тел, что сами мы не имеем ни рук, ни ног, ни какого бы то ни было тела… [Там же, с. 315-316].
С: Но это, прости меня, уже бессмыслица. Как это мы можем сомневаться в наличии нашего тела?
А.: Очень просто. Ты знаешь, что такое “фантомные боли”? С: Нет.
А.: Это боли, которые возникают после ампутации той или иной конечности: руки или ноги
нет, а человеку кажется, что она болит. Вот тебе и сомнение: если так было хоть раз, то где
гарантия, что мое тело вообще существует?
С: Так что, тогда вообще нет ничего достоверного?
А.: Есть.
Р. Декарт: Однако не может быть, чтобы в силу всего этого мы, думающие таким образом, были ничем: ведь полагать, что мыслящая вещь в то самое время, как она мыслит, не существует, будет явным противоречием. А посему положение “Я мыслю, следовательно, я существую” — первичное и достовернейшее из всех, какие могут представиться кому-либо в ходе философствования [Там же, с. 316]. С: А ведь я знал эту фразу, но сейчас забыл.