1356
Шрифт:
– Господь и правда добр, - весело произнес принц. Алая краска стекала с его шляпы, оставляя тонкие струйки на лице, что выглядело так, как будто он истекает кровью.
– Уходите, сир, - взмолился каптал.
– Еще немного, милорд, - ответил принц. Он собирался подождать, пока последний англичанин или валлиец окажется позади его лошади.
Арбалетчик на верхнем этаже дома кожевенника, что стоял рядом с южными воротами, увидел двух всадников в богатых плащах.
Он взвел ручки своего оружия, медленно оттягивая тетиву
Он ощутил, как тетива щелкнула о собачку, что держала ее, потом поискал среди болтов тот, что выглядел острым и чистым. Вложил его в паз и оперся оружием о подоконник. Прицелился.
Он отметил, что ветер дул с порывами слева направо, так что слегка отклонил оружие влево. Приложил рукоятку к плечу, затаил дыхание и нащупал спусковой крючок правой рукой. Он ждал.
Всадники не двигались. Пешие солдаты спасались бегством, некоторые падали, когда болты пронзали кожаные куртки или кольчуги, протыкая кости и плоть, но арбалетчик не замечал их.
Он снова взглянул на красный плащ, прицелился чуть выше, учитывая снижение болта в полете, занял устойчивую позицию, задержал дыхание и нажал на спусковой крючок.
Арбалет ударил его по плечу, когда вылетел болт - черная молния в серебряном дожде.
– Может, сегодня дождь прекратится, - с тоской произнес принц.
Болт прошел между его правым бедром и седлом. Он разрезал тонкую ткань чулок, не задев кожу, проткнул толстую кожу седла, был замедлен деревянной рамой и наконец остановился в одном из ребер Фудр.
Лошадь заржала и скакнула от боли.
Принц успокоил коня.
– Боже!
– воскликнул он, - на два дюйма выше, и я бы пел в переднем ряду церковного хора.
– Сир, - сказал каптал, - можете меня за это наказать, - но я не хочу потерять вас.
Он наклонился, схватил Фудр под уздцы и оттащил принца обратно в сторону ив. Принц выкрикивал слова ободрения отступающим пешим солдатам и позволил увести себя из опасного места.
– Завтра, - выкрикнул он, - завтра мы отомстим! Завтра мы разграбим Тур!
Но заря не принесла перемен. Ветер по-прежнему завывал над мокрыми землями, лил дождь и гремел гром, а молнии разрывали небосклон.
Господь, по-видимому, хотел спасти Тур. Он хотел заманить англичан и их гасконских союзников в ловушку к югу от Луары.
И на следующий день, поскольку стоять на месте означало дать французам возможность их окружить, армия принца повернула обратно на юг.
Отступление началось.
Оружие хранилось в темнице под донжоном замка Кастийона д'Арбизон. Там было пять камер, в одной из которых сидел Питу, ожидающий, пока его отец пришлет назад людей Томаса из Монпелье.
Еще две камеры были пусты.
– Я сажаю сюда пьяниц, - объяснил Томас Кину.
– Иисусе, должно быть, тут всегда полно народа.
– Редко, - сказал Томас, проведя ирландца в самую
– Они знают, что могут напиваться сколько влезет, - продолжал Томас, - но только не тогда, когда должны быть трезвыми.
Он поднял фонарь и подвесил его на крючке, вделанном в потолок, хотя мерцающая свеча давала мало света.
– Если ведешь себя правильно, то сохраняешь себе жизнь.
– Соблюдая трезвость?
– развеселился Кин.
– Если ведешь себя правильно, - ответил Томас, - тренируешься, если ты быстр и достаточно силен, чтобы натягивать лук или нести тяжелый меч.
Нужно иметь навыки обращения с оружием. Человек, с которым тебе придется драться, возможно, вырабатывает эти навыки уже двадцать лет, так что ты должен быть лучше.
А если нет, то умрешь. А здесь? Мы - небольшой гарнизон в окружении врагов, так что приходится быть лучшими.
– А если человек недостаточно хорош?
– Я его выгоняю. Многие хотят здесь служить. Они получают хорошие деньги.
Кин ухмыльнулся.
– Разбойники, у которых есть замок, а?
Он хотел сострить, но Томас все равно вздрогнул, потому что в этой шутке была доля правды. Разбойники, или коредоры, как их называли местные жители, собирались в банды, это были мужчины и женщины, согнанные со своей земли и вынужденные жить сами по себе в холмах и охотиться на путешественников или нападать на небольшие поселения, а непрекращающиеся во Франции войны означали, что разбойников стало много.
Основные тракты патрулировались латниками, но остальные дороги были опасны для всех, кроме грозных вооруженных групп.
Разбойников ненавидели, но кем были эллекены, если не разбойниками? Разве что они служили своему господину, Уильяму Богуну, графу Нортгемптонскому, находившемуся Бог знает в скольких милях отсюда, охраняя границу Шотландии и Англии, и по воле графа Нортгемптона Томас управлял этим клочком французской земли.
Давало ли это ему законные права? Или церковь Сен-Сардо в Кастийоне д'Арбизон была завалена серебром и сверкала яркими фресками на стенах, потому что Томас подозревал, что это не так?
– Впервые я встретил Женевьеву в этой камере, - сказал он Кину.
– Здесь?
– Ее собирались сжечь как еретичку, - объяснил Томас.
– Костер уже сложили. У них были пучки соломы для розжига, а хворост поставили вертикально, чтобы он горел помедленней. Им хотелось, чтобы боль длилась подольше.
– Иисусе, - вымолвил Кин.
– Не боль, - поправил себя Томас, - а агония. Ты можешь представить, чтобы Иисус сжигал кого-нибудь заживо?
– спросил он.
– Можешь представить его, устраивающего так, чтобы костер горел помедленней, и наблюдающего за тем, как человек кричит и корчится в муках?