17 мгновений рейхсфюрера – попаданец в Гиммлера том II
Шрифт:
Снова подъехал жандарм на мотоцикле:
— Приказано стоять, господин майор.
Клаус Шваб поглядел на жандарма, как на сумасшедшего:
— Да пошел ты к черту! Я еду вперед!
— Не проедите, там бомбят. А позади нас — русский десант.
— Проедем! — заявил майор, то ли в азарте, то ли в отчаянии.
— Нужно уйти в лес, — озвучил Ганс предложение полицая, — В километре к югу, полями проберемся… А уехать мы не можем, под нашей защитой гражданское население, мы не можем его бросить.
Ганс указал на русских в телегах, тащившихся в
— Гражданского населения тут нету, — майор стремительно пришел в ярость, — Все гражданское население в Европе, а тут я вижу только русских предателей — унтерменшей и трусов! Какого черта они вообще за нами поперлись? Сами пусть выбираются. Пленных расстрелять. Сейчас же!
— Я не буду выполнять этот приказ, господин майор. Это приказ преступный, это прямо запрещено Женевской конвенцией.
Секунду Ганс и опешивший от такой дерзости майор смотрели друг другу в глаза.
Отношения между Гансом и его дядей-майором не сложились с самого начала, но до прямого недвусмысленного невыполнения приказа дело дошло впервые.
Майор стал расстегивать кобуру пистолета… В кого собрался стрелять? В пленных или прямо в Ганса?
Но Гансу было уже все равно. Он вдруг ощутил какую-то исключительную кристальную ясность. Как будто до этого плавал все эти годы в мутной воде, а теперь вынырнул наконец и увидел небо, сделал глоток свежего воздуха.
Конечно, он не будет стрелять в дядю. Майор Шваб все же его родственник, его родная кровь. А кровь — священна, как говорит фюрер. Поэтому он не будет стрелять в дядю.
Ганс снял собственный автомат с предохранителя, потом снял ремень автомата с плеча и бросил оружие стоявшему рядом русскому пленнику.
Русский пленник автомат поймал, что-то громко и радостно крикнул, уже через секунду грянула очередь…
Майор Шваб упал мертвым в дорожную грязь, достать пистолет он так и не успел.
Двое русских пленников, увидев это, бросились на пешего конвоира, сбили его с ног, вроде даже завладели его оружием…
Жандарм потянулся за собственным автоматом, но кто-то выстрелил раньше него — кто-то позади Ганса. Ганс понятия не имел, кто и в кого стреляет, но он и не собирался становиться зрителем порожденной им драмы.
Снаряд теперь ударил совсем близко — в один из грузовиков, застывших впереди на дороге. Грузовик взлетел на воздух, к небесам взметнулся сноп огня…
Забавно. Возможно это был тот самый грузовик, из которого дядя Клаус пять минут назад вышел. Видимо, сама судьба решила, что жизнь майора сегодня должна оборваться, так или иначе.
Ганс дал по газам, протаранил своим мотоциклом мотоцикл жандарма. Кто-то из завладевших оружием русских пленных уже стрелял в Ганса — своеобразная благодарность, но не попал.
Ганс рванул вперед по обочине дороге, не оборачиваясь.
Вскоре его мотоцикл утонул в удушливом дыму, глаза заслезились от жара… Тут впереди уже все пылало, вся колонна была разбомблена. Повсюду валялись куски живых и мертвых, вперемешку, Ганс сейчас ощущал себя так, будто ехал через ад.
Если вот так выглядит
Была уже глухая ночь, когда через пару часов Ганс доехал до Выры. Он знал, что это Выра, потому что тут стоял дорожный указатель на немецком. А еще жандармы и тайная полевая полиция, армейское гестапо.
Сама Выра кишела мотоциклами, грузовиками, техникой, солдатами — все они сильно пострадали от обстрела. Казалось, тут собралась вся недобитая армия Рейха, людей и бронетехники было столько, что за ними даже не было видно самого села.
Впрочем, артобстрел почему-то прекратился, еще час назад…
— Унтер-фельдфебель Ганс Шваб, шталаг 661/V, — доложился измученный Ганс жандармам, — Мой командир погиб, мое подразделение уничтожено. И у меня раненый.
Раненого Ганс действительно привез, какого-то военного фельдшера, контуженного и с пробитой осколками рукой. Ганс нашел его на дороге, перевязал, как умел, и усадил впереди себя на мотоцикл.
Раненого тут же утащили. А гестаповец обратился к Гансу:
— Где ваше оружие, унтер-фельдфебель?
— Потерял.
Но жандарм уже кивал гестаповцам, тот самый жандарм, которого Ганс пару часов назад протаранил.
Ганс надеялся, что ублюдок не выживет, что его убьет русская артиллерия. Но судьба поиздевалась над Гансом, как она это любила. Жандарм не просто выжил. Он еще и добрался сюда раньше Ганса, еще и стоял тут на посту вместе с гестапо.
— Это он, — подтвердил жандарм, — Он отдал свое оружие русскому пленному.
Ганса тут же стащили с мотоцикла, потом оттащили в сторону от дорожного указателя.
— Сообщаю вам, унтер-фельдфебель, что дезертирство карается смертной казнью, — с истинно немецкой педантичностью сообщил гестаповец, — Приговор в условиях военного времени выносится и осуществляется немедленно. Как сказал фюрер: «Солдат может умереть, а может и не умереть. Но дезертир умереть обязан».
— А я не дезертир, — ответил Ганс, — Разве я дезертировал? Вот я, здесь. Мне приказано было прибыть в Выру, и я прибыл в Выру. Я отдал свое оружие русскому, верно. А это — измена родине. Не дезертирство. А бессудные расстрелы разрешены только для дезертиров, приказом главнокомандующего Бека. Я сам слышал, до меня довели этот приказ. А до вас?
Гестаповец думал недолго, всего несколько секунд.
— Ну хорошо. На гауптвахту унтер-фельдфебеля. Трибунал разберется.
Нацистская полевая жандармерия (Feldgendarmerie)
Нюрнберг, Территория съездов НСДАП, 5 мая 1943 11:55
Я сейчас сидел внутри Трибуны Цеппелина, циклопической постройки, возведенной несколько лет назад по приказу фюрера.