17 мгновений рейхсфюрера – попаданец в Гиммлера том II
Шрифт:
Шарфюрера затрясло. Но спорить он не стал. Это было бесполезно, он понимал, что церемониться я не буду.
— Рейхсфюрер, я только прошу вас… Если я сойду с ума — оборвите мои страдания, не оставляйте меня жить безумцем!
— Клянусь, — торжественно пообещал я, — Слово рейхсфюрера ??.
Шарфюрер положил на пол свой автомат, ибо отстреливаться внутри контейнера очевидно было не от кого. Потом он медленно, как зомби, подошел к неотмирной тьме, потом занес ногу… И сделал шаг в черную пустоту.
Нога тут же просто исчезла, её как будто отрезали,
А потом шарфюрер заорал, по бункеру разнеслось раскатистое эхо. Полностью войти в контейнер он просто не успел, безумие пришло раньше. Он выдернул ногу из тьмы, сделал пару шагов назад, потом упал, забился, как эпилептик.
Лицо его исказилось гримасой ужаса, совсем нечеловеческой, слишком нечеловеческой даже для охранника из «Мертвой головы». Шарфюрер вскочил на ноги, закричал… Звуки были немецкими, но в осмысленные слова они не складывались.
— Он говорит на языке гипербореев! — провозгласил перепуганный Вирт.
— Ага, гиперборейский язык с раскатистым баварским «р», как же, — заметил на это Зиверс, — Да пристрелите его уже кто-нибудь, он же просил!
Шарфюрер тем временем разрыдался, как малый ребенок, он все что-то кричал и кричал, но кричал не нам, а чему-то другому, его глаза сейчас явно смотрели не на наш мир. Интересно, что он сейчас видит и ощущает? Выражение лица несчастного было настолько диким, что даже я перепугался. Шарфюрер не просто сошел с ума, в нем банально не осталось ничего от человека.
В бункер тем временем ворвалась моя охрана.
— Всё в порядке, — объяснил эсэсовцам Гротманн, — У нас несчастный случай. Убейте вот этого.
Прогремел автоматный выстрел, через полминуты мои телохранители уже утащили труп бывшего охранника Равенсбрюка.
— Тело хорошо бы вскрыть, — заметил я, когда в бункере повисла странная с непривычки тишина.
— Уже вскрывали, рейхсфюрер, — отмахнулся Зиверс, — Мы вскрывали всех заключенных концлагерей, которых загоняли в этот ящик. Все они точно также сошли с ума, та же симптоматика. И мы их также убивали, но никаких биологических факторов, которые могли бы привести к безумию, в их организмах при вскрытии не обнаружили. Так что похоже прав ваш Юнг. Тут же что-то ментальное, чисто психическое, эзотерическое.
— А может быть, радиоволны? — предположил Гротманн, — Радиоволны определенной частоты, например? Возможно, они резонируют с мозгами человека…
— Замеряли, — мрачно ответил Зиверс, — Нет тут никаких радиоволн. Ни радиоволн, ни вообще ничего, только чистая тьма. Которая сводит с ума.
Зиверс все свирепел. Кажется, скоро он распалится настолько, что сам полезет в этот контейнер. И я в таком случае жалеть о потере особо не буду. Гротманн многое мне рассказывал о Вольфраме Зиверсе, кураторе Аненербе по линии моего личного штаба. Зиверс, конечно, никакой не ученый, скорее палач. Он хранил у себя дома коллекцию черепов представителей разных рас, причем черепа принадлежали узникам концлагерей, которых умертвили по приказу Зиверса, специально для коллекции.
— Сказать по правде, я надеялся, что ваша идея с эсэсовцем сработает, рейхсфюрер, —
— В «Мертвую голову» мы набираем всякую шваль, — бросил я, продолжая мучительно размышлять, — Возможно этот шарфюрер был недостаточно арийцем. Возможно, надо бы отправить в контейнер вас, Вюст. Или Зиверса.
Оба эзотерика, услышав это мое предложение, тут же заткнулись.
А я продолжал раздумывать…
Ясно одно: тайну контейнера надо открыть прямо здесь и сейчас. В противном случае я просто буду сегодня же арестован или убит. Других вариантов тут не было. Лишь вундерваффе могло спасти меня!
С другой стороны, на что я надеялся? Аденауэр в очередной раз оказался прав, когда предупреждал меня, что артефакт в бункере, скорее всего, бесполезен. Аненербе билось над тайной этого контейнера два года, в 1936–1937, пока Гиммлер не приказал законсервировать бункер. И Аненербе не достигло ничего. А ведь тогда, шесть лет назад, это была могущественная организация, с богатым финансированием. А не кучка шизофреников под командованием отставленного рейхсфюрера, как сейчас.
Минуту все молчали, потом Вирт, специалист по Гиперборее, кашлянул:
— Херр Гиммлер. Рейхсфюрер. Если вы позволите…
Я с удивлением поглядел на Вирта, тот вжал голову в плечи, как перепуганный цыпленок.
— Ну. Говорите, Вирт. Что там у вас?
— Просто я вам уже говорил, — Вирт еще больше смутился, — Но вы меня тогда прогнали…
— Что говорил? Повтори. Я не буду гневаться, клянусь. Ну же!
— Ну, моя теория…
Вирт замолчал на полуслове. Судя по всему, он раньше уже озвучивал теорию Гиммлеру, и теория пришлась рейхсфюреру настолько не по вкусу, что он Вирта наказал. А возможно тогда же и уволил с поста главы Аненербе.
— Излагайте вашу теорию. Бояться нечего, дружище Вирт.
Впрочем, я не ожидал от Вирта ничего толкового. Этот человек мало того, что был шарлатаном, так еще и трусом.
Вирт тяжко засопел:
— Ну в общем, как вы помните… Я предполагаю, что гиперборейская цивилизация была строго матриархальной. И ваш разговор об арийцах навел меня на мысль… А что если дело тут не в расе, а в половых признаках? Что, если в этот контейнер может зайти только женщина?
Вирт тут же сам перепугался того, что он сказал. А я многое понял.
Гиммлер же обожал лично инспектировать женские концлагеря. Да и вот этот колдун Левин, которого я оставил снаружи бункера, собирал для Гиммлера данные по средневековым ведовским процессам, со всеми подробностями о том, как раньше жгли ведьм. Судя по всему, Гиммлер просто наслаждался мучениями женщин, это было для рейхсфюрера высшим удовольствием. Я что-то такое даже ощутил, когда был в Равенсбрюке…
И теперь все встало на свои места. Я понял, почему Вирт так боится озвучить мне свою теорию. Гиммлер женщин ненавидел всей душой, он, естественно, не стал слушать никакие теории о матриархате гиперборейцев.