17 оргазмов весны. Маша Онегина
Шрифт:
– ГДЕ. ТЫ. ЭТО. ВЗЯЛА.
Это был не вопрос, это был вопль.
Я держал подошедшую официантку за кулон, который висел у нее на шее. Она, бедняжка, почти стукнулась носом о стол, за которым я сидел. Вообще-то, я хотел сорвать кулон с нее, разорвав цепочку, как бывает в фильмах, но, к сожалению, и это тоже голливудское вранье – не так-то просто это сделать [попробуйте].
С разных концов ресторана к нам уже бежало несколько человек. Мне было все равно.
В своей правой руке я держал тот самый кулон, который почти три года назад подарил Маше Онегиной. Мой личный дизайн [стилизованные буквы М и О], дорогое белое золото, а вместо пробы – ее дата рождения. Собственно,
И я не ошибся.
@@@
После пары ударов в лицо [мое], некоторого количества разбитой посуды, перевернутого стола и воткнутой в пиджак охранника вилки [вообще-то, я целился в лицо], мы переместились в кабинет администратора заведения.
Я все так же держал в руке тот самый кулон.
Все-таки я сумел оторвать его. И отдавать уже не собирался.
Полицию решили не вызывать и теперь я рассказывал свою историю: про смерть Маши, про подаренный кулон и про то, что мне чрезвычайно интересно узнать, где же эта девушка-официантка его взяла. В конечном итоге мои извинения были приняты, несколько пятитысячных купюр окончательно погасили ситуацию, а девушка, наконец, рассказала, что украшение ей буквально пару недель назад подарил ее парень.
– Я же Оля Москвина, понимаете? Это мои буквы – «о» и «м».
– Получается, что не твои, – мрачно подвела итог Ирина Александровна, администратор ресторана.
Я пытался сохранять спокойствие, мозгом понимая, что девочка ни в чем не виновата, а уже тем более нет никакой вины других сотрудников ресторана. Внутри же у меня все кипело, в голове пульсировало, мне нужно было что-то делать. Я внезапно выбрался из добровольно натянутого на себя кокона безразличия и отрешенности, жизнь снова обрела некоторый смысл.
– Звони парню своему, дура! – это снова Ирина Александровна.
Спустя несколько минут, едва попрощавшись, я уже вылетел из ресторана и, прыгнув в первое подвернувшееся такси, мчался в какой-то автосервис, где работал этот самый парень официанточки – Игорь.
Ехали мы всего минут пятнадцать, не больше, но мне казалось, что я путешествую поездом «Москва-Владивосток». В голове проносились десятки вариантов дальнейших действий. Я никак не мог остановиться на чем-то одном. Конечно, все это было бесполезно до разговора с Игорем, но чем-то же надо было себя занять. Единственное, что я прекрасно знал – я не буду привлекать к этому делу ментов. Совершенно бессмысленное дело, опять все затянется на долгие месяцы и ни к чему не приведет. Я сам, я все сделаю сам. Я, как-никак, журналист, я умею собирать фактуру, анализировать и делать выводы.
Игорь оказался щупленьким невзрачным пареньком, такой типичный забитый пэтэушник. Хороший будет муж для официанточки Оли – пугливый, добрый, старательный, честный. Он безо всякого выпендрежа рассказал мне, что кулон этот купил за какую-то смешную сумму у соседа-наркомана, добровольно выдал адрес и отказался от денег, которые я пытался ему всучить.
К этому времени я уже решил, что буду делать.
@@@
Привыкнуть можно к чему угодно. Это я знаю абсолютно точно.
Например, уже лет пятнадцать я живу, практически ничего не слыша правым ухом. Глупая случайная подростковая травма, разорванная барабанная перепонка, неудачная операция – и вот я уже давным-давно привык к тому, что все песни, играющие в плеере, звучат у меня где-то в левой половине головы. Привык держать телефонную трубку исключительно у левого уха. И к тому, что
Я с детства привык к тому, что в семье моих родителей не принято вслух обсуждать денежные вопросы. Всегда все решалось как-то урывками, недомолвками. Вообще, недосказанность – это основной принцип этих странных семейных отношений. Это совершенно не мой стиль и в любых других случаях я могу и предпочитаю говорить о деньгах открыто и честно, но как только подобные разговоры возникают среди меня и родителей, я сразу же следую давным-давно принятым правилам игры.
Я привык к тому, что в компании моих сверстников я чаще всего похож на чьего-нибудь младшего брата, которому случайно повезло потусоваться со старшими, и никогда не обращаю внимания на шутки по этому поводу. Кто же виноват, что уже годам к двадцати пяти почти все мои одноклассники превратились в солидных дядек, обсуждающих «взрослые» проблемы, а я все так же ношу нелепые джинсы и полосатые свитшоты с растянутыми рукавами?
Я уверен, что каждый может рассказать пару сотен историй про то, как кто-то там довольно быстро сменил свои привычки, когда изменился уровень доходов или родился ребенок. Или кто-то там бросил курить. Или тот самый «кто-то там» попал в аварию.
А сейчас я сидел на лавке возле какого-то дома в не очень знакомом районе, курил уже черт знает какую сигарету подряд и понимал, что за прошедший год я так и не привык жить без Онегиной.
Я так и не смог научиться… Да ничему!
Я настолько привык к ее милым капризам и слабостям, что стал воспринимать их как нечто само собой разумеющееся.
Меня совершенно не раздражало то, что она всегда путала надписи push и pull на дверях магазинов и ресторанов.
Каждый раз, когда я просыпался посреди ночи уже после ее смерти, я безуспешно и настойчиво пытался нащупать рукой ее ноги, разбросанные на постели в позе «бегущего оленя» и проверить, не замерзла ли она.
Мне нравилось целыми днями шляться с ней по огромным торговым центрам в поисках какой-нибудь нелепой куртки, которую она увидела в каком-нибудь фильме.
Только сейчас я понял, что в своей новой московской квартире я расставил все свои бритвенные принадлежности, шампуни и прочую ванную лабуду именно так, как она любит – лицевой этикеткой [там, где название] вперед.
Все. Я теряю время.
Еще этот дождь размазывает сопли по лицу.
Нет, я не плачу. Это не слезы. Нет.
@@@
Научиться общаться с совершенно незнакомыми пьяницами и торчками очень легко. Их всех [кроме, собственно, болезненной зависимости] объединяют плохая память, совершенно необъяснимая гордость и удивительное умение моментально ориентироваться – нальет тебе этот случайный прохожий или нет. Нужно сразу же начинать разговаривать с ними как со старыми знакомыми [ «Здорово! Как дела? Давненько я тебя не встречал!»] и они тут же признают в тебе старого знакомого. Поэтому, когда я, набрав нужный мне номер, нагло проорал в домофон: «Да открывай уже, заебал!», подъездная дверь моментально открылась, а когда я поднялся на третий этаж, на пороге квартиры стоял очень потрепанный тип маленького роста и неопределенного возраста, который чесал заросший подбородок и щурился, пытаясь меня узнать. Я, не давая опомниться, затащил его в квартиру, закрыл за собой дверь и, доставая из внутреннего кармана куртки бутылку водки [из которой я специально предварительно отпил граммов пятьдесят], утрированным шепотом произнес: «Ну че, твоя дома, нет? Или во двор пойдем?»