1812 год в жизни А. С. Пушкина
Шрифт:
В начале 1826 года Раевский был арестован по делу декабристов, но вскоре его освободили с «очистительным аттестатом». В «Алфавите членов бывших злоумышленных тайных обществ» осталась следующая запись: «Пестель, спрошенный противу сего, отвечал отрицательно, объяснив, что он говорил не о сих Раевских, а о майоре Раевском, принадлежавшем к “Союзу благоденствия”. Показания прочих членов также подтвердили неприкосновенность сих Раевских к настоящему делу. Равным образом и они утвердительно отвечали, что ни к какому обществу не принадлежали и не знали о существовании его» (76, 261).
Вскоре после выхода из казематов Петропавловской
«1. Во всех случаях покажи себя достойным военным человеком, будь всегда готов к бою, презирай опасность, но не подвергай себя оной из щегольства.
2. Будь деятелен, исполнителен, не откладывай до завтра того, что можешь исполнить нынче; старайся всё видеть своими глазами.
3. Избегай фамильярности со старшими, будь ласков, учтив с подчинёнными.
4. Бойся опасной праздности, не будь ленив ни физически, ни морально. Расширяй свой кругозор путём непрерывного самообразования.
5. Будь твёрд, терпелив, нетороплив, а уж обдумав – исполняй решительно».
Осенью 1826 года началась Русско-персидская война. Нижегородский полк отличился во многих сражениях, особенно при Джеван-Булахе, за что Раевский получил орден Святого Георгия IV-й cтепени.
В апреле 1828 года – следующая война, с Турцией. Николая Николаевича назначили командиром сводной кавалерийской бригады, которая отличилась при штурме Карса, сильно укреплённой и труднодоступной крепости. Падение Карса определило успех всей кампании. Раевский был удостоен звания генерал-майора.
На Кавказе состоялась долгожданная встреча друзей. 14 июня 1829 года Александр Сергеевич наблюдал бой казаков с отборной турецкой конницей и делибашами – удальцами-головорезами. Итогом его поездки стал очерк «Путешествие в Арзрум», которым он обессмертил своего друга.
Беглые зарисовки начальника сводной кавалерийской бригады очень выразительны. Раевский захвачен войной не только в походах, но и в минуты отдыха, на коротких привалах. Вдумчивость и распорядительность – отличительные черты военачальника Раевского. Человек беспредельной храбрости, он всегда в самых опасных местах сражения, всегда впереди своего Нижегородского полка.
Раевский не скрывал дружеских чувств к декабристам, которые служили на Кавказе. Он постоянно заботился о них, приглашал на свои обеды, часто вёл с ними беседы на иностранных языках. Об этом стало известно в Петербурге. Всё это послужило поводом для обвинения генерала в «предосудительных» сношениях с декабристами и покровительстве им. Царь сделал Раевскому строжайший выговор и приказал посадить его под домашний арест на восемь дней. Раевский был лишён заслуженных наград и отстранён от должности. Два года продержали его при сдаче полка.
Пушкин знал о грозе, разразившейся над головой Раевского, и хотел поддержать его при личной встрече. Он просил Бенкендорфа в марте 1830 года разрешить ему съездить в Полтаву, если Николай Раевский приедет туда. На просьбу последовал царский отказ.
Зимой 1834 года Николай Николаевич находился в Петербурге. Тогда он передал Пушкину книгу М. Ф Орлова «О государственном кредите», а однажды привёл к Александру Сергеевичу приятеля, который очень хотел увидеть поэта.
Бывали и случайные встречи. Об одной из них Пушкин рассказал в письме жене, посланном из Нижнего Новгорода: «Вечер у Нащокина, да какой вечер! шампанское, лафит, зажжённый пунш с ананасами – всё за твоё здоровье, красота моя. На другой день в книжной лавке встретил я Николая Раевского.
– Собачий сын, – сказал он мне с нежностью, – почему ты не зашёл ко мне?
– Скотина, – отвечал я ему с чувством, – что ты сделал с моей малороссийской рукописью?
После сего поехали мы вместе как ни в чём не бывало, он держал меня за ворот всенародно, чтоб я не выскочил из коляски. Отобедали вместе глаз на глаз (виноват: втроём с бутылкой мадеры). Потом, для разнообразия жизни, провёл опять вечер у Нащокина…»
Служба Раевского 21 не давала друзьям возможности частых встреч. Даже о гибели Пушкина он узнал только в марте 1837 года. «Милостивый государь, – писал Николай Николаевич отцу поэта, – я только что узнал о несчастье, которое вас постигло. У меня нет другого утешения для вас, кроме предложения разделить ваше горе. Пожалуйста, напишите о себе, об Александре, о его семье. Я нахожусь в полной неизвестности о том, что произошло».
Сергей Львович получил это письмо через полтора месяца (!) и сразу ответил: «Только сейчас, милостивый государь, получил я, к своему утешению, письмо ваше от 5 марта. Вот причина столь долгого моего молчания по отношению к другу моего несчастного сына, другу, чьею дружбою он гордился и который имеет право на мою собственную благодарность и мою истинную привязанность» (59, 92).
21
Николай Николаевич был восставновлен в чинах и закончил службу генерал-лейтенантом.
…После выхода в отставку Раевский занимался хозяйством в своих крымских имениях Тессели и Карасан, увлёкся садоводством и ботаникой, состоял членом ряда естественно-научных содружеств и был основателем Московского общества садоводства. Любовь к ботанике долгие годы связывала Раевского с директором Ботанического сада в Петербурге, членом-корреспондентом Императорской академии наук Ф.Б. Фишером.
Вообще Раевский, человек редкого обаяния, увлекательный собеседник, весёлый и остроумный, отличался широким кругом интересов: страстно увлекался нумизматикой, любил историю и литературу, был горячим поклонником искусств – музыки и живописи. Увлечённостью последней способствовала его сближению с молодым Айвазовским.
Николая Николаевича интересовала история взаимоотношений России и Персии. Он задумывал исследование о их торговых и дипломатических связях, собирал материалы по этому вопросу, а также о Степане Разине – хотел воссоздать историю восстания донских казаков.
Раевский был страстным книголюбом, собрал хорошую библиотеку, которая восхищала его сослуживцев. Один из них, Филипсон, рассказывал, что зиму 1840 года он провёл «…особенно приятно – с книгами большой библиотеки господина Раевского. Там были латинские и греческие классики, конечно, во французском переводе и очень много старых и новых сочинений о Кавказе».