19-я жена
Шрифт:
Я, нижеподписавшийся, призываю вас отменить это решение. Написанный в духе политического компромисса и капитуляции, а не в духе Истины и Царствия Небесного, этот манифест породит раскол в самом сердце нашей дражайшей Церкви, заставляя Святых, где бы они ни находились, совершать выбор между политической необходимостью и Божественным произволением.
Я, нижеподписавшийся, требую отозвать манифест и опровергнуть весь его смысл или встретить лицом к лицу раскол веры, никогда еще не виданный среди христиан за две тысячи лет с тех времен, когда Господь наш Иисус Христос
Я, нижеподписавшийся, заявляю открыто, что, пока этот манифест не будет отменен, а наши естественные права восстановлены, я сам и все Святые, где бы они ни находились, будем следовать устоям нашей веры в их полном виде, как знали их со времен Джозефа и Бригама, как будем знать их всегда, в эти последние дни.
Я, нижеподписавшийся, объявляю себя и тех Святых, что разделяют мои убеждения, здесь обозначенные, Первыми и Истинными Святыми Последних дней, ибо мы такие и есть.
Ред-Крик Территория Юта
Убежденность Джордана Скотта
— Офицер Каннингем, — сказал я. — Я правда очень сожалею, что опоздал.
— Ты знаешь правила.
— Я знаю. На десять минут разрешается, если больше — с концами. Свидание отменяется. Но у меня на самом деле уважительная причина.
— Я слушаю.
— Дело в том…
Но с чего начать? И где закончить? Я стоял перед металлоискателем, не способный найти объяснение всему этому.
— Ох ты господи, не знаю, почему я к тебе так хорошо отношусь, да что уж с этим поделаешь.
Она мне подмигнула, и на секунду я представил себе ее без формы, пистолет и щит убраны в шкаф, и она входит в свое парадное, а там ее обнимают муж и дети. Я поблагодарил ее за все.
— Кончай сантименты, ладно? Ты знаешь рутину: последняя кабинка, офицер Кейн ее приведет.
Все было точно как раньше: женщины, младенцы, стеклянная стена. Я ждал, усевшись на табурет, и глядел в пространство, которое скоро заполнит мама, изредка бросая взгляд на желтую телефонную трубку, и думал о том, как она безжизненна сейчас и как, через несколько мгновений, оживет от звуков маминого голоса.
— Джордан, — сказала мама, — будто целая вечность прошла.
— И для меня тоже.
Я рассказал ей про все, что случилось, это заняло много времени, и, когда я закончил, стенные часы сообщили нам, что осталось всего несколько минут.
— Твоя новость про сестру Риту меня не удивила, — сказала мама.
— Почему же?
Она колебалась, однако поняла, что сейчас не время держать язык за зубами.
— Не уверена, знаешь ли ты, что я заняла ее место? После того как твой отец женился на мне, он перестал — как мне это выразить? — видеться с ней.
— Ты думаешь то, что я думаю, ты думаешь?
Ее щеки порозовели от стыда.
— У него был такой список, — сказала она. — Список жен. Жен, которых он все еще — ну, ты понимаешь — посещал. С того дня, как я вошла в его дом, Рита обращалась со мной так, будто я что-то у нее украла. Ей хотелось настроить его против меня, она вечно пыталась меня застукать — и чтобы я плохо исполняла свои обязанности, забыла помолиться или тайком таскала тебе больше еды, чем положено. Когда ты был грудничком,
— Ну и стерва!
У мамы дрогнули в улыбке губы.
— Боюсь, ты прав.
— Мам, я видел его карту, но я никак не пойму, для чего она. Что все это означает?
— Это у него был такой способ управляться с женами. Держаться в форме.
— Ну да. Это и виагра.
— Не груби, Джордан. Не со мной. Я понимаю: тут все думают, что мы выжили из ума. Девчонки, что здесь сидят, моего имени не произносят, зовут меня Девятнадцатая. Разные шуточки выдумывают про оргии и всякое такое. Они понятия не имеют, кто мы такие, — они не понимают и не хотят понять. Я знаю: весь мир считает нас сумасшедшими или заблуждающимися или какими там еще. Я уверена: многие думают, что меня надо изолировать. Да мне это не важно. Мне безразлично, что обо мне думают другие. Только не ты. Не знаю, как я продержусь, если ты тоже начнешь говорить, что я ненормальная.
Кончик носа у нее покраснел, и она повернулась к офицеру Кейн — попросить бумажный платок.
— Я и не думал над тобой смеяться, — сказал я.
Она кивнула:
— Я знаю. — Потом, улыбнувшись: — Джордан?
— Да?
— Как думаешь, я выйду отсюда?
Я с минуту помолчал, обдумывая ответ.
— Может быть.
— Если выйду, то это благодаря тебе.
— Может быть.
— Нет. Это потому, что ты мне поверил.
— Тут есть гораздо больше, чем это.
— Нет, — возразила мама. — В этом настоящая причина. Все сводится к этому.
— Давай не будем забегать вперед, себя ведь не обгонишь. Есть еще много такого, чего мы не понимаем.
— Я знаю. Но мы разберемся.
Права ли она? Так глубоко веря? В меня?
— Мам, позволь мне задать тебе вопрос: отец когда-нибудь говорил с тобой о своем списке?
Она не сразу ответила. Отерла лицо:
— Совсем немного. Я знаю, что для некоторых жен наступал момент, когда он решал, что больше не желает оставаться с ними в браке, ну, в такомсмысле, я хочу сказать, и тогда он говорил им, просто чтоб было ясно, понимаешь, ожидания и всякое такое. С этого момента он всегда относился к этим женам немножко иначе, чем к остальным. Мы всегда знали, когда одну из жен вычеркивали из списка, — обычно такое случалось, когда он собирался взять себе новую, — и, когда он снова женился, мы поглядывали вокруг повнимательнее и понимали, кого он… ну, уже не посещает так часто.
— Я и представления не имел, что это было так методично.
— С детьми мы никогда об этом не говорили. Это могло разбить им сердце.
— Мам, а с тобой как? Тебя он оставил в списке?
Она глядела в потолок, слезы заливали глаза.
— Никогда не думала, что мне придется говорить об этом с собственным сыном.
— Тебе не придется. Я понимаю.
— Он больше не хотел меня видеть.
— Все в порядке, мам.
— Хорошо бы, если б так. Только теперь я беспокоюсь, что со мной будет.