1904. Год Синего Дракона
Шрифт:
– Есть!
– непроизвольно вырвалось у Вольфа, - Теперь-то ты, дружочек, точно никуда не убежишь.
Японский транспорт заметно садился кормой...
Сергей, не отрываясь, следил за попыткой японца убежать от собственной гибели. Тот по прежнему выжимал из машины всё, что мог. Но вода, вливавшаяся сейчас в кормовые трюмы через торпедную пробоину, уже не оставляла ему никаких шансов добраться до устья реки. Очевидно, поняв это, капитан повернул корабль к берегу, чтобы выбросить его на прибрежное мелководье. Но этот же маневр привел лишь к тому, что русские крейсера теперь били по транспорту продольным огнём. Вольф видел, как следующим полузалпом 'Аскольд' накрыл японца - снаряд разорвался на палубе надстройки - в стороны полетели щепки и обломки, разбитая шлюпка перекосилась на кильблоках. Почти тут же два снаряда с 'Новика' разорвались
– Беглый огонь на поражение!
– раздалась команда Майделя и тут же шестидюймовки крейсера обрушили на японский транспорт град сорокакилограммовых снарядов. К которым периодически добавлялись двадцатикилограммовые 'подарочки' с малых крейсеров. Выстрелы баковой пушки часто и неприятно били по ушам. Паузы между ними заполняли другие орудия правого борта крейсера. Иногда два-три орудия стреляли почти одновременно. И тогда хлесткий удар их выстрелов сливался в один короткий, неистовый рев. Вольф старался не отвлекаться на эту какофонию. Прильнув к биноклю, он пристально разглядывал японский транспорт. 'Ямаширо Мару' сейчас представлял собой страшное зрелище. Кренящийся на левый борт, оседающий на корму корабль горел у нескольких местах. Его корпус то и дело содрогался от попаданий снарядов, но он упрямо шел к берегу. Корма уже ушла в воду по иероглифы названия, но транспорт всё ещё сохранял ход. Команда суетилась на палубе надстройки, которая по совместительству являлась и шлюпочной палубой. Две уцелевших шлюпки правого борта были уже вывалены на шлюпбалках и подготовлены к спуску. С противоположной от них стороны, на левом крыле мостика что-то сверкнуло, в стороны брызнули обломки и кто-то, кувыркаясь, полетел за борт. А вода у ботов транспорта буквально кипела - то и дело вверх взмывали столбы воды, поднятые упавшими рядом снарядами. Рядом с ними сотнями поднимались фонтанчики от осколков снарядов, попавших в корпус и надстройки корабля. Вот огненная вспышка расцвела на корме, прямо на одном из иероглифов названия корабля, оставив после себя лишь чернеющую рваную дыру да расходящееся кольцо сизого дыма. Буквально через секунду чуть выше, уже между английских букв, появилось аккуратное круглое отверстие, и в ту же секунду пламя и дым вылетели из разбитых иллюминаторов кормовых кают - шестидюймовый снаряд взорвался внутри корпуса японского транспорта. Два мощных взрыва на надстройке с левого борта окончательно добили и без того поврежденные шлюпки и вызвали ещё один пожар. Вся кормовая часть 'Ямаширо Мару' была избита снарядами, дымилась и горела, но по ней продолжали сновать каким-то чудом уцелевшие в этом аду люди, а над ними угрожающе раскачивалась грот-мачта, опутанная перебитыми вантами и штагами. Но рухнула вниз не она. Яркая вспышка, треск, и фок-мачта, словно сломанных стебелек сухой травы, начала складываться пополам чуть выше середины. Еще пара секунд - и перебитая фок-стеньга несётся вниз, на палубу бака. То, как она глухим ударом и треском ломаемого дерева обрушивается на палубу и стоящих на ней японских пехотинцев, с крейсеров уже не видят - мешает центральная надстройка транспорта и пожар на шлюпочной палубе с левого борта. Зато прекрасно видно, как очередной снаряд чуть ли не в щепы разносит ходовую рубку обреченного парохода, а следом ещё один увесистый чугунный подарок падает на палубу надстройки уже с правого борта. Взрыв расшвыривает находящихся там людей в разные стороны - кого за борт, кого со всей силы прикладывает о рубку, дефлекторы или световые люки, а кого просто фарширует увесистыми кусками рванного металла. Одна из шлюпок, оборвав посеченные осколками тали, безвольно повисает вертикально, носом к воде, раскачиваясь и ударяя по борту парохода.
– Вот же живучая калоша!
– недовольно пробормотал Вольф, и уже повернувшись к Грамматчикову, - Константин Алексеевич, будьте добры - семафор на 'Беспощадный' - 'Добить транспорт минами!'. А то мы его так до Пасхи топить будем...
Тем временем японский транспорт, горящий и уже неуправляемый, неумолимо приближался к берегу. До серо-коричневых скал и окружавшего их белоснежного кружева прибоя осталось чуть больше мили, когда корпус парохода содрогнулся от мощного толчка. Проскрежетав железным днищем по скалистой отмели, 'Ямаширо Мару' замер на камнях с приличным дифферентом на корму и креном на левый борт. С треском и скрежетом рухнула за борт поврежденная грот-мачта, оставив возвышаться над истерзанной палубой лишь трехметровый обрубок.
Приближался финальный акт трагедии 'Ямаширо Мару'. С правого борта транспорта с трудом спустили единственную уцелевшую шлюпку. В неё поместилось четыре десятка человек и знамя батальона. Остальным же пассажирам предстояло
Крейсера на время прекратили убийственный огонь, и 'Беспощадный' методично, как на учениях, всадил в японца две оставшиеся в аппаратах мины. Высокий столб воды и дыма сначала поднялся напротив лишившейся стеньги фок-мачты, смыв за борт с накренившейся палубы тех, кто до сих пор не решался прыгнуть в воду. А через несколько секунд ещё один такой же столб вырос точно посередине корпуса. Для человека, оказавшегося в воде, близкий взрыв нескольких десятков килограммов взрывчатки - это верная смерть. Жуткая и беспощадная...
Пробитая в нескольких местах дымовая труба парохода с протяжным стоном и скрежетом неспешно, словно в замедленном кино, повалилась на левый борт и рухнула на горящие обломки шлюпок. Вся кормовая половина транспорта - от юта до разрушенного мостика - была уже охвачена пожарами, которые вот-вот должны были слиться в один огромный костер. На баке тоже разгорался пожар - из люков в носовой части корабля валил дым, а их некоторых иллюминаторов вырывались оранжевые и желтые язычки пламени.
Вольф хотел отдать команду на повторное открытие огня, но тут из трюма номер три вверх ударил столб огня и корпус японского парохода, содрогнувшись, словно в предсмертной судороге, раскололся надвое. Кормовая часть транспорта осела глубже в воду, на юте вода доходила теперь почти до лееров верхней палубы. Носовая же половина накренилась влево градусов до тридцати и так и замерла.
– Дело сделано!
– Сергей опустил бинокль и повернулся к Грамматчикову, - пора уходить домой, Константин Алексеевич. Пока Того не хватился...
Через полчаса русские корабли растаяли в туманной дымке западного горизонта, оставив у корейского берега одинокий горящий остов японского парохода да немногих уцелевших его пассажиров, пытающихся достичь берега в мартовской ледяной воде Желтого моря.
Лейтенант японской армии Сэки Като, поудобнее расположившись в маленькой каюте, тщательно выводил иероглифы с именами всех офицеров своего батальона. Этот простой, но красиво оформленный лист бумаги командир батальона планировал вручить капитану корабля по прибытии в Цинампо, в знак признательности.
Прикладывая максимум стараний, Като выводил сейчас иероглифы, означавшие его имя и имена двух его друзей - Нагаи Собуро и Ясуда Нобу. Собуро был его давнишним приятелем, они знали друг друга ещё с детства, с Нобу он познакомился уже в стенах военной академии. И вот теперь, в составе Второй дивизии, они приближаются к корейским берегам. Чтобы встретиться лицом к лицу с врагом, отнявшем у Японии то, что было завоёвано ею по праву в предыдущей войне с Китаем. Но они вернут своей стране и своему императору то, что принадлежит им по праву. Даже, если ради этого придется погибнуть. Иного - не дано. Таков долг офицера. Таков путь самурая.
Рука Като окончила последний штрих последнего иероглифа. Он немного отклонился назад, пристально оглядев результат собственной каллиграфии, и остался доволен. Через пару секунд Като протянул листок такому же молодому лейтенанту, стоящему рядом с ним.
– Взгляни, Нобу! Как тебе?
– Великолепно, Като!
Вдруг дверь каюты с шумом распахнулась и в проёме показалась голова Собуро:
– Като! Нобу! Идите наверх! Быстрее!
– голос Собуро выражал крайнюю степень волнения.
– Что случилось, Собуро?
– Като повернулся к открытой двери, но Собуро уже и след простыл. Лишь по коридору отдавались гулким эхом его удаляющиеся шаги.
– Пойдем, Като, посмотрим, что так встревожило нашего друга!
– Нобу поднялся и, накинув на плечи шинель, направился к двери.
Като последовал за ним. По освещенному тусклым светом редких электрических ламп коридору, по крутым ступеням трапа - на палубу. Через минуту, кутаясь в шинель от холодного ветра, Като подошел к стоящему у лееров шлюпочной палубы товарищу.