1914
Шрифт:
Коля просиял. Мало того, что красивый мундир подарили, так еще и потомственным дворянином скоро станет!
Я стал рядом с Колей. В зеркале мы, одетые одинаково, казались почти близнецами. Я чуть побольше, но не так, чтобы очень заметно.
— Что ж, виконт, пройдёмте в салон.
И мы прошли. Гришка и Мишка неслышными тенями сопровождали нас.
«Полярная Звезда» — это дворец на воде. Не слишком большой, но и не маленький. Роскошный — хотя сравнивать мне не с чем, в чужих дворцах не бывал.
Салон, она же малая гостиная — умеренно просторное помещение. Кресла, диваны,
В салоне — никого. Да и кому тут быть? Гостей на борту нет, экипаж может появляться лишь по служебной надобности, прислуга убирает в назначенное время. Сейчас и убирать-то нечего.
В иллюминаторе та же Балтика. Солнце спряталось, вернулись дождь, свинцовое небо, свинцовое море.
Газеты на столике вчерашние. Откуда быть свежим, в море-то?
Я полистал и вчерашние. Австрия приближается к Белграду, сербские войска мужественно обороняются, нанося наступающим огромный ущерб. Британские круги выражают недоумение по поводу отсутствия реакции России. В Париже продемонстрирована новая модель промышленного автомобиля, способного перемещать до двухсот пудов груза со скоростью до сорока верст в час. И поздравления в адрес Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича и Великого князя Алексея Николаевича. Многая лета, многая лета, многая лета!
Глава 18
8 августа 1914 года, пятница
Вержболово
— Это — орден Чёрного Орла, — сказал я Коле, медленно поворачивая в пальцах тяжёлую серебряную звезду, усыпанную бриллиантами.
— Красивый, — Коля не сводил глаз с награды, и в его голосе прозвучало что-то, отдалённо напоминающее благоговение.
— Да, красивый, — согласился я, ощущая холодный металл. — Но не завидуй.
— Я не завидую, — потупился Коля, но я знал его слишком хорошо.
— У монархов — королей, императоров, султанов, — заведено: награждать друг друга орденами. Памятный подарок. Я получил орден не за подвиг, вообще не за личные заслуги, а потому, что цесаревич. Примирись с этим, и успокойся.
Он молчал, но я видел, как его пальцы сжимаются в кулаки, как в глазах мелькает та самая тень, которая бывает у людей, понимающих, что они никогда не получат того, что дано другим просто по праву рождения.
— Я не завидую, — повторил Коля, но на этот раз его голос дрогнул. — Совсем. То есть нет, немножко завидую, но по-хорошему, потому что… ну, ты понимаешь.
— Понимаю, виконт, понимаю.
Коля вдруг спросил:
— А ты его когда-нибудь наденешь?
— Непременно. На первом же официальном приёме. Пусть видят: русский и прусский — братья навек!
— А если… — он запнулся, — если тебе скажут, что ты не имеешь права его носить?
Я рассмеялся.
— Кто скажет?
— Ну, я не знаю… революционеры.
Однако! Откуда Коля знает про революционеров? Не иначе папа доктор его просвещает. Скользкая тема.
— Революционеры? — я пожал плечами. — Они пока что больше заняты тем, что строят козни и планируют мировую революцию. Не до орденов им. Потом,
В глубине души я понимал Колю. Мир менялся. Ещё вчера казалось, что империи стоят нерушимо, а сегодня уже слышался гул приближающейся бури.
— Ты думаешь, когда-нибудь ордена станут никому не нужны? — спросил Коля.
— Всё возможно, — ответил я. — Но пока они есть, их стоит ценить. Они ведь и сами по себе — произведение искусства. И знак признательности.
Вагон мягко покачивался, за окном мелькали прусские поля Ясно, что эта поездка — лишь маленький эпизод в череде событий, которые однажды станут историей. А орден Чёрного Орла — просто красивая безделушка в этом бесконечном потоке времени.
Но пока что он сверкал в моей ладони, и этого было достаточно. Пока достаточно.
Коля мной гордился и, по мере возможности, мне подражал. Обычное дело — младший преклоняется перед старшим. Ульянов Володя — перед Ульяновым Сашей. Разница лишь в том, что у них всё кончилось виселицей, а у нас пока детские игры, которые, впрочем, тоже иногда бывают опасны.
— По праву рождения тебе орденов не положено, — начал я просвещать Колю. — Но ты можешь их заслужить. Знаешь же, за Богом молитва, а за царём служба не пропадают.
Его лицо осветилось.
— Правда?
— Конечно. Сергей Юльевич, например. За свои заслуги пожалован графом! И орден Черного Орла у него тоже есть. Так что служи, друг Коля, и воздастся. С годами. Подрасти тебе надо, — сказал я покровительственно, как десятилетний — восьмилетнему. — Но кто мешает учредить награду для мальчиков? Никто!
И мы стали выдумывать детские ордена. «Орден Следопытов», медаль «За волю к победе», почётный знак «За успехи в собирании грибов». Один орден, «За поездку в Германию», тут же и сделали — из разноцветной конфетной фольги и картона. Получилось блестяще. С десяти шагов от ордена Чёрного Орла и не отличишь!
За окном пролетали станции и полустанки, на столике тоненько позванивали чайные ложечки в стаканах. А подстаканники-то оловянные! С одноглавым орлом и буквами K. P. E. V. Мы ехали в особом вагоне Прусской железной дороги — том самом, что напоминает ларец для драгоценностей, обитый снаружи скромным синим сукном, а внутри блиставший позолотой и бархатом. Вагон, в который простому смертному билет не купить, даже если бы он пожертвовал годовой зарплатой берлинского почтальона. Два таких вагона, словно близнецы-соперники, прицепили к курьерскому поезду, чьи стальные бока сверкали холодным блеском прусской дисциплины. В одном ехали мы — я, мальчишка в мундирчике лейб-гвардии гусарского полка, и моя команда во главе с гувернёром, графом Витте. В другом отец моего большого друга принца Вилли. — его Императорское и королевское Высочество Фридрих Вильгельм Виктор Август Эрнст Прусский, а для меня просто mein lieber Onkel Willie, чьи усы, закрученные вверх с точностью артиллерийских калькуляций, казались отдельным участником переговоров. С ответным визитом. Тоже как бы частным. И тоже со своей командой — свитой из адъютантов с лицами, будто вылитыми из бронзы, и тайных советников, чьи портфели вздулись от бумаг, обреченных на вечную непрочитанность.