1916. Война и Мир
Шрифт:
Восхождение Николая Второго на трон случилось не вполне ожиданно. В растерянности он пригласил к себе знаменитость – французского оккультиста и мистика Жерара Энкоссе по прозванию Папюс. Тот вызвал дух почившего императора Александра Третьего, и последние наставления от любимого отца новый император получил из потустороннего мира.
Жили в Петербурге дочери черногорского князя Николая Негоша – Милица и Анастасия. Первая была замужем за великим князем Петром Николаевичем, вторая – за герцогом Лейхтенбергским. Обе дружили с молодой императрицей Александрой Фёдоровной не только по-родственному: их сближало увлечение мистикой. В особняке Милицы не переводились боговдохновенные пророки,
Сёстры-черногорки увлекались мистическими практиками и увлекали за собой светскую публику: одни видели в странных ритуалах и спиритических сеансах лекарство от скуки, другие ждали от вызванных столоверчением духов удивительных откровений, третьих впечатляли магнетические опыты Месмера… В любом случае, это было забавно.
Российскому военному агенту во Франции графу Муравьёву-Амурскому случилось как-то познакомить сестёр с господином по имени Филипп Низьер-Вашоль. Мсье Филипп, выступавший с шокирующими магическими сеансами, пользовался репутацией шарлатана. Французская полиция S^uret'e G'en'erale давала о нём весьма малопочтенные отзывы: кроме прочего, иллюзионисту угрожало наказание за незаконную медицинскую практику. Но черногорки составили ему протекцию, и чародей пришёлся в России ко двору – во всех смыслах этого слова. На долгое время он совершенно околдовал Александру Фёдоровну. И особенно расположилась к нему императрица после того, как Филипп обещал ей рождение наследника: до сих пор в императорской семье на свет появлялись только девочки.
Прорицателю пришлось возвратиться во Францию до того, как его пророчество сбылось. Но перед отъездом благодарная августейшая пациентка совершенно осчастливила мсье Филиппа. Военному министру Куропаткину поручили оформить для француза диплом доктора медицины Петербургской военно-медицинской академии. Щедрым дополнением к бумаге, которая снимала с Филиппа Низьер-Вашоля угрозу тюрьмы на родине, стал чин действительного статского советника. Получил он в подарок и полагающийся ему по новому чину генеральский мундир с малиновыми лампасами и сияющими золотом эполетами. Более чем щедро для Александры Фёдоровны при её англо-германской прижимистости!
С отъездом француза императрица загрустила. Конечно, черногорские принцессы продолжали поставлять ко двору гадалок, прорицателей, проповедников и толкователей снов. Сколько их перебывало в покоях Царскосельского дворца! И гугнивый Митя Козельский, и дурочка Матрёна-босоножка, и суровый протоиерей Иоанн Кронштадтский; а ещё старец Олег, отец Мартемьян, припадочная селянка Дарья Осипова…
…и вот в один прекрасный день инспектор Санкт-Петербургской духовной академии и духовник государыни Феофан привёл к сёстрам занятного мужичка. Сибирский крестьянин прибыл в Петербург с пятью копейками в кармане, которые тут же и потратил в Александро-Невской лавре: за три копейки отслужил молебен сиротский и на две купил свечку. Мужичок остался без гроша, но с мечтой – денег собрать на строительство церкви. Всё повторял слова апостола Павла: кто устроит храм, того адовы врата не одолеют никогда!
Гость из села Покровского едва мог читать и писать, обхождения светского не знал и не признавал, обращался ко всем на ты, хотя и уважительно; держался независимо и вёл себя запросто… Но при этом был далеко не прост, удивительно интересно рассказывал о своих хождениях по святым местам, знал уйму сказок и присказок и, главное, обладал непонятной, подчиняющей силой.
Эта сила вела по жизни его самого. Этой силой он мог врачевать других. Этой силой он мог усмирять плоть и дух. Эта сила открыла
Своею магической силой открыл двери в историю Григорий Распутин.
Глава XVI. Вена. Русская рулетка с пистолетом
Альфред Редль застрелился в первом номере-люкс фешенебельного отеля «Кломзер».
Ранним воскресным утром маленькая пятиграммовая пуля со свинцовым сердечником пробила в правом виске полковника аккуратную дырочку и вышла за левым ухом, не сильно разворотив череп.
Собственный армейский девятимиллиметровый пистолет «штейр» с наградной надписью у Редля изъяли. Всё, что мог предложить капитан Ронге своему учителю, который оказался предателем и русским шпионом, – это пистолет Браунинга с одним патроном в стволе. Хотя стоило бы, выходя из номера, оставить на столе револьвер Нагана, которым пользуются офицеры в России…
Теперь за дело Редля взялся шеф Evidenzb"uro полковник Урбански, которому ассистировал военный следователь Форличек из Праги. А Ронге предстояло вернуться к прежней работе.
Несколько раз он начинал писать отчёт, но яростно драл в клочья лист за листом. Сидеть в кабинете, который не так давно принадлежал Редлю и где слишком многое напоминало о случившемся, было невозможно. Наконец, Ронге сдался. Не глядя, он сгрёб все бумаги со стола в стопку, сунул её в сейф, запер замок, опечатал дверь – и снова двинулся от Генерального штаба в сторону городского парка.
Редль по-прежнему не шёл из головы. Когда полицейские агенты появились в отеле, полковник понял, что его тайна раскрыта. Несколько часов он водил филёров по городу, пытаясь отделаться от слежки – так же безнадёжно, как сейчас Ронге пытался отделаться от мыслей о нём…
На просторных улицах Штубенринг и Паркринг продолжала кипеть жизнь. Навстречу капитану прошла молодая, броско одетая женщина в игривой шляпке с цветами и не отвела взгляда, когда Ронге посмотрел ей в лицо. За нею две няньки катили плетёные коляски с младенцами. Утопающие в кружевах дети мирно посапывали, а няньки, играя румянцем на тугих щеках, негромко, но очень горячо обсуждали свою личную жизнь. За спиной капитана сердито тренькнул звонок, и по специальной дорожке, выложенной по краю тротуара красным кирпичом, промчался на велосипеде мужчина средних лет.
Несколько молодых художников расположились около парка с лёгкими складными мольбертами. Девушка в очках рисовала пастелью сидящего перед ней толстяка. Сходство было изумительным. В шаге от неё длинноволосый молодой человек, наверняка сердечный друг девушки, тем временем заканчивал гораздо менее удачный портрет жены толстяка: конопатая пампушка у него походила на холодную вагнеровскую валькирию.
Чуть в стороне ещё на одном мольберте висели для продажи с десяток акварелей. Застывшие собачьи морды, здание Венской оперы, угрюмые старинные дома, какие-то цветы в банках… Картинки были безликие, старательно-школярские, и под стать им смотрелась аккуратная школярская подпись в нижнем углу каждого листа: A. Hitler.
– Купите картину! – потребовал у Ронге стоявший рядом с мольбертом хмурый угловатый парнишка лет двадцати.
Капитан окинул его взглядом. Автор жухлых акварелей А. Гитлер пытался спрятать свои комплексы за нарочито наглым тоном. Ронге по профессиональной привычке прикинул, как его могут звать. Альфред? Адольф? Арнольд?
– Купите! – повторил Гитлер. – Или денег жалко?
Ронге не ответил и двинулся дальше сквозь гуляющую толпу. Его вдруг словно кольнуло: все эти люди ничего не знают!