1924 год. Наследница
Шрифт:
– Почему все так случилось? Мы же ничего плохого не сделали!
– Все закончилось. Поверь мне, у тебя теперь все будет хорошо. Сейчас мы поедем к Луке. Он тебя очень ждет.
– Я очень сильно по нему скучала. Как он?
– Скучает и ждет тебя.
Приехали мы быстро. Сашенька порывалась пойти со мной, но я оставил ее под присмотром Власова. Только я постучал в дверь, как она почти сразу открылась.
– Где Сашенька?! Вы ее нашли?!
– Нашли. Она сейчас внизу, ждет вас. Давайте ваши вещи, мы сейчас уходим.
– Сашенька! Какая радость!
– лицо старика осветилось радостью, но почти сразу потускнело.
– Постойте! Погодите! Как?! А где мы будем жить?!
У меня не было желания отвечать на его вопросы, поэтому я резко спросил:
– Где вещи?
– Да. Да! Сейчас.
Чтобы их перевезти нужно была вторая пролетка и новая квартира, которую еще надо было найти, поэтому я
– Дядька приехал! Дядька! А мы тебя ждали!
– Потом поговорим, пацаны.
Власов с Ерофеем сразу уехали, а я какое-то время помогал старику и девочке устроиться на новом месте. После сегодняшних событий Сашенька едва держалась на ногах, впрочем, как и старик, не спавший почти сутки. Лука уложил ее в кровать, а сам прилег рядом, но перед тем, как уйти, я его предупредил: - На улицу не выходить. Еду я принесу. Завтра, скорее всего, переедем на новое место. Отдыхайте.
Выйдя, я подозвал беспризорников.
– Где Живчик и Вася?
– Скоро придут, дядя. Что надо делать?
– Держите, - я протянул им два червонца.
– Живем!
– восторженно округлил глаза Иван.
– Сейчас давайте быстро к тому дому, где жила девочка. Туда скоро приедут... менты. Возможно, будут ходить по домам. Про девочку ни слова и сами будьте осторожны. Вы меня поняли?
– беспризорники закивали головами.
– Потом мне все расскажите.
Проводив взглядом мальчишек, я пошел во двор и сел на лавочку, с наслаждением вытянул ноги. Я опять выиграл, выдрав зубами у судьбы, а в этот раз еще у времени, очередную победу. Как и в прошлой жизни, так и в этой, я привык свои дела доводить до конца. Мне приходилось убивать людей, когда я служил, защищая себя или же в личных целях, когда те несли угрозу для близких мне людей. В тех и других случаях я последовательно шел до конца, сметая преграды со своего пути и, если надо было, использовал все грязные приемы, которые только знал, для достижения своей цели. Так было и сегодня. По заведенной давным-давно привычке я прислушался к себе, но не к совести, так как жил по собственному кодексу чести, а к своей интуиции, которая частенько меня выручала, причем не только в минуты опасности, но и в жизненных ситуациях. Ведь это она гнала меня сегодня все время, торопя и подхлестывая, а теперь затихла и молчит, значит, я все сделал правильно.
Вот теперь, решил я, можно спокойно подумать над тем, что произошло, тем более что неясностей и здесь вполне хватало.
"Чекисты, каким-то образом, узнали о девочке и перехватили у поляков эту операцию, но затем решили оборвать все концы. Тут неожиданно появляюсь я и все им порчу. Кто я и откуда появился, они не знают, но зато найдется масса свидетелей, которые опишут меня и Власова. Это не очень хорошо, но так как у нас особых примет нет, описания будут весьма расплывчаты. Здесь меня интересует только одно: пойдут они дальше или просто оставят все как есть? Судя по тому, что я знаю, похищение девочки не имело официальный характер, хотя ей сразу пообещали, что скоро отправят к дедушке. Тут хотя бы ясны мотивы: деньги и игры спецслужб. Вот только кто были те убийцы в квартире? Они не хотели брать Сашу живой, а собирались ее убить. Зачем? Мужчина, отдавший приказ убить, не был боевиком, в отличии от своих наемников. С теми все понятно, бывшие офицеры-белогвардейцы. А вот кто он? Хм. Лицо у него своеобразное, широкий мясистый нос, пухлые щеки. Лет сорок. Еще он помедлил с выстрелом, тем самым, спас мне жизнь. Не смог выстрелить в человека? В первый раз? Отдать приказ убить ребенка и не нажать на спусковой крючок? Весьма странно. Интересно, как он вышел на поляка? Ладно, хватит мозг ломать. Пойду".
Глава 8
Когда я приехал к Власову, тот уже был изрядно навеселе. Сидел в одних штанах, голый по пояс, с перевязанным плечом. Рубашка и пиджак, заляпанные кровью, валялись на полу. Глаз автоматически отметил на его теле два старых шрама, один резаный, а второй от пули. Обежал глазами стол. Открытый коньяк, закуски, при этом было видно, что пил не один. На столе стояла на треть опустошенная бутылка коньяка и две рюмки, а на полу стояла еще одна бутылка, но уже пустая.
"Ерофей, кто еще, - определил я собутыльника Владимира.
– Саша, рад! Давай выпьем!
Я сел за стол. Владимир достал из буфета чистую рюмку и разлил коньяк.
– Будем живы, не умрем!
– произнес он тост
Вслед за ним выпил и я. Ухватил вилкой с тарелки кусок ветчины, откусил, прожевал.
– Как самочувствие, Владимир?
– Если вы про рану, то это чепуха. А вообще я чувствую себя просто замечательно! Знаете, в такие дни я чувствую себя по-настоящему живым, Саша. А почему? Потому что чувствую себя нужным. За последние полтора года, такие дни можно пересчитать по пальцам. Не смотрите на меня так, я не собираюсь предаваться грусти-тоске. Наоборот, у меня сейчас подъем чувств и я нахожусь в полном соответствии с самим собой. Для меня это настоящий подарок! Знаете, Саша, я, наверно, человек войны. Не хвалясь, скажу, что я умею воевать, да и мои награды об этом говорят. Я на германском фронте был с первого дня и за солдатскими спинами не прятался. Вы уже наверно догадались, что я и дальше продолжил воевать. Так и есть! Прошел всю гражданскую до самого конца! Сомнений в выборе стороны у меня никогда не было, но только почему народ пошел за большевиками? До сих пор не могу понять, как такое могло случиться! Там, за границей, я все время думал, как жить, когда у тебя забрали родину? Пытался спрашивать у людей, может я чего -то не понимаю, но в конце понял только одно: у каждого из них свое виденье, как обустроить Россию-матушку. Большинство эмигрантов, слюнтяи и тупицы, которые только и умеют: пить водку и спорить о судьбах России. Я испил там полной чашей унижение, после чего у меня осталась только ненависть. Я ненавидел комиссаров, которые забрали у меня все и когда мне предложили примкнуть к делу борьбы за освобождение России, я сразу дал свое согласие. Я человек дела. Раз надо - пойдем напролом, убирая все преграды, стоящие на нашем пути! И неважно, каким способом. Главное - освободить Россию от большевистской нечисти! Но это была только одна причина. С не меньшей силой мне хотелось увидеть семью. Ведь в последний раз я видел сына совсем маленьким. Какой он сейчас? Только что я получил здесь? Предательство! Удар в спину! Гибель семьи! Отчаяние! И четкое понимание того, что большевистская Россия не просто продолжает жить, но еще и крепнет день ото дня! Меня опять лишили всего! Как такое можно пережить?! Какое-то время я пытался жить, стараясь думать, что все в моей жизни наладиться, пока не понял, что это не мое. Не мое и все! Вот так и дошел до хандры. Потом появились вы, Александр, и все изменилось. Я рад! Рад нашей встрече и хочу выпить за вас, весьма загадочную личность! Разливайте.
Мы выпили, потом я его спросил: - Что за человек этот Ерофей?
– Ничего о нем не скажу, кроме того, что мы когда-то воевали бок о бок. У него, как и у меня, новая жизнь. Так что, не только вы, дружище, можете изображать таинственность и загадочность.
Пить коньяк мне больше не хотелось, как и сидеть с подвыпившим Власовым, которого того и гляди снова потянет в философские размышления о смысле жизни. Я бы с удовольствием послушал его воспоминания о прежней жизни, но он только что дал понять, что не намерен об этом говорить.
– Знаете, Владимир, а я, наверно, все-таки съезжу к антиквару.
– Ну вот, только я настроился на душевный разговор.... Впрочем, дело есть дело. Сейчас, погодите, - он оглянулся по сторонам, потом нашел глазами пиджак, лежащий на полу.
– В пиджаке возьмите. В боковом кармане.
Я достал из кармана пиджака матерчатый сверток.
– Там все, о чем я вам говорил. Перстень, часы и колье. И еще. Ключ от входной двери на столе лежит. Возьмите, если вдруг усну.
Выйдя на улицу, подошел к краю тротуара, бросая взгляды по сторонам, высматривая свободную пролетку. Мимо меня шелестя шинами, ехали легковые и грузовые автомобили самых разных форм, прогремела по булыжнику, обитыми железом колесами, ломовая телега, везшая бревна. Ударил по ушам резкий и дребезжащий электрический звонок трамвая, предупреждая зазевавшегося крестьянина, ехавшего на телеге. Наконец, я увидел свободную пролетку и призывно замахал рукой. Усевшись, назвал адрес антикварного магазина.
– С ветерком али как, гражданин-товарищ-барин?
– поинтересовался сразу извозчик.
– Али как, - с ехидством ответил я.
– Как скажете, - поскучнел лицом извозчик, так как понял, что на дополнительный двугривенный можно не рассчитывать. Бросая взгляды по сторонам, отмечал, что в уличной толпе мало хорошо одетых людей, нет буржуазных шляпок, котелков, галстуков и перчаток: преобладали красные платки, кепки и картузы, которые висели гроздьями на проходивших трамваях, входили и выходили из лавок и магазинов, стояли кучками у пивных. Хотя я вписался в это время, меня каждый раз поражало нечто новое, попадавшееся на глаза. На этот раз это оказался висевший на стене плакат. На фоне мужика с почтовой сумкой, полной газет, шла надпись: "Стой, крестьянин и рабочий! Советский работник, партиец, комсомолец, избач, подписывайся и распространяй газету "Красный звон!".