1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны
Шрифт:
«Я слушал Кадогана с большим недоверием, — сообщал Майский, — зная вековую нелюбовь Англии к твердым обязательствам вообще, а на континенте Европы в особенности». А дальше он пространно описывает, как подвел Кадогана к этому вопросу и задал его прямо: «Допустим, Германия завтра нападает на Польшу, — объявит ли Англия в этом случае войну Германии?»
«На это, к моему удивлению, — говорит дальше Майский, — Кадоган ответил утвердительно, упомянув, что все это конечно требует одобрения кабинета». Майский, продолжая выражать скептицизм, позволил себе усмехнуться по поводу заявлений Кадогана.
«Почему Вы так усмехаетесь?» — спросил Кадоган.
«Потому что ваш новый план, если он только вообще будет реализован, в чем я далеко не уверен, представлял бы что-то похожее на революцию в традиционной внешней политике Великобритании, а здесь революций,
«Да, конечно, это было бы революцией в нашей внешней политике, — оттого-то мы так долго не можем принять окончательного решения». И Кадоган добавил, что ему еще неизвестно, что собирается делать по этому поводу правительство, хотя он думает, что правительство выступит с гарантиями. 90
Неудивительно, что советское правительство не собиралось верить в произошедшую революцию. В заявлении Чемберлена в палате общин упоминалась только Польша, а общий тон заявления не определял четко casus belli. По словам Майского формулировки были уклончивые и туманные; а Литвинов прямо заявлял, что этим Англия только стремилась обеспечить себе пути отступления в вопросах по Данцигу и Польскому коридору. 1 апреля Литвинов встретил посла Сидса с заметной холодностью, вызванной в основном тем, что британское правительство даже не нашло нужным официально известить Советский Союз о провале четырехсторонней декларации. Но на этом взаимные неудовольствия не кончились. Британское правительство безоговорочно отвергло его предложение о шестисторонней конференции, а потом, уведомив об этом меньше чем за три часа, Галифакс попросил Литвинова одобрить парламентское заявление Чемберлена, при том, что нарком его и в глаза не видел. «Советское правительство имеет достаточно, — сказал Литвинов Сидсу, и желает, следовательно, твердо держаться в стороне от каких-либо обязательств». Сидс пытался протестовать, говоря что британское правительство желает всем только добра, но Литвинов не стал его слушать и покинул совещательную комнату. 91
После того как премьер-министр огласил в палате общин польские гарантии, он пригласил к себе Ллойд Джорджа, чтобы поболтать о международном положении. Это было непохоже на Чемберлена, который не особенно нуждался в советчиках, тем более, в таком. В ходе разговора Ллойд Джордж спросил премьер-министра о роли Советского Союза в формировании антинацистского блока.
— Полякам и румынам не правится такая идея, — ответил Чемберлен. — Поэтому участие России вообще проблематично.
— Тогда почему вы берете на себя риск втянуть Британию в войну против Германии?
— Опасность этого минимальна, — ответил Чемберлен. — Мы располагаем информацией, что немцы не рискнут воевать на два фронта.
— Но где же будет этот «второй фронт»? — спросил Ллойд Джордж.
— Польша, — ответил Чемберлен.
«Ллойд Джордж расхохотался, стал издеваться над Чемберленом и доказывать, что Польша не имеет ни сколько-нибудь приличной авиации, ни достаточной механизации армии, что вооружение польских сил более чем посредственно, что экономически и внутриполитически Польша слаба. Без активной помощи СССР никакого «восточного фронта» быть не может... При отсутствии твердого соглашения с СССР я считаю Ваше сегодняшнее заявление безответственной азартной игрой, которая может кончиться очень плохо». 92
Таким образом, Ллойд Джордж сумел в нескольких словах суммировать этот неразрешимый для Британии и Франции вопрос. Без соглашения с Советским Союзом никакой Второй фронт в Европе был невозможен. Британский кабинет признавал, что Британия и Франция не способны спасти Польшу и Румынию от порабощения, и все же британский премьер-министр продолжал исповедовать те же самые взгляды, которые излагал в письме к сестре — не вступать ни в какие соглашения с Советами и вообще держать их на расстоянии. 93 Лидер либералов Арчибальд Синклер объяснял Майскому, что это было просто своего рода жонглерство. Учитывая польскую и румынскую враждебность, советским вступительным «взносом» в дело европейской безопасности могло бы стать обеспечение тех же самых Польши и Румынии оружием и военным снаряжением и отказ снабжать нацистскую Германию. Позднее информацию Синклера подтвердил Галифакс,
Однако Чемберлен зря полагал, что советское правительство согласится играть эту подчиненную роль, в то время как Британия будет определять, когда и как Советский Союз должен вмешаться, чтобы защитить свои собственные интересы. Переписка Майского показывает, что некоторые британские официальные лица и дипломаты видели необходимость немедленных действий «для вовлечения в дело» Москвы. Но к несчастью, об этих британских посланиях советскому правительству, доходивших через Майского, нужно было молчать в Лондоне из-за оппозиции Чемберлена.
Таким образом, за последние две недели марта провалилась миссия Хадсона, было отклонено предложение о конференции в Бухаресте и потерпела фиаско идея о четырехсторонней декларации. Все эти неудачи весьма снизили доверие к многочисленным сообщениям Майского о перемене курса в британской политике. Но несмотря на все это и общую напряженность ситуации, оставалась британская надменность по отношению к советскому правительству и, что еще хуже, британцы с тем же насмешливым небрежением относились к растущему советскому недоверию. Что касается Франции, то, если не считать нескольких кратких встреч Сурица в конце марта с Бонне и Даладье, французское правительство заняло по отношению к Советскому Союзу пассивно-выжидательную позицию. Множились слухи о двурушничестве Бонне и его закулисных переговорах. Уже никто, и меньше всего в Москве, не доверял ему, а вместе с ним и французскому правительству. Однако несмотря на все эти неблагоприятные обстоятельства в начале апреля появился еще один, на этот раз последний шанс, создать англо-франко-советский блок.
Глава ЧЕТВЕРТАЯ
У России есть 100 дивизий
В начале 1939 года британское правительство рассматривало вопрос о возобновлении торговых переговоров с Советским Союзом, целью которых было заставить его — уговорами или запугиванием — приобретать больше британских промышленных товаров. Торговый баланс неизменно оказывался с большой пользой для Советов, и это было постоянным источником раздражения для британских официальных кругов. Но попытки выравнять баланс завершились лишь провозглашением торгового эмбарго. Однако, по мере того, как вопросы международной политики приобретали перевес над вопросами торговли становилось понятно, что это не самый лучший выбор. «У России есть 100 дивизий, — замечал С. Д. Уэйли из британского казначейства. — И в случае возникновения конфликта это может оказаться решающим фактором, чтобы иметь Россию на нашей стороне». 1 Уэйли не был генералом, но этого и не требовалось, чтобы признать стратегическую важность СССР.
Сталинские чистки нанесли серьезный урон офицерскому корпусу Красной армии, но не смогли устранить сам Советский Союз как военный фактор в восточной Европе. Свой вклад в это дело внесли и англо-французские правые, которые использовали репрессии как предлог, чтобы уклониться от сотрудничества с Советским Союзом в борьбе против нацистской Германии. Как французские, так и британские военные источники считали Красную армию, несмотря на все недостатки, мощной военной силой и указывали на желательность иметь ее в качестве союзника. Французский военный атташе в Москве Паласс, например, сообщал в апреле 1938 года, что советское высшее командование уже оправляется от чисток и военный потенциал Красной армии следует считать довольно высоким. Генштаб не принял во внимание этот доклад, но Паласс продолжал стоять на своем. Красная армия через год после мобилизации могла выставить на фронт 250 дивизий. Она вполне была в состоянии защитить собственную территорию, а ее наступательная мощь, хотя и ограниченная, могла нанести серьезный урон врагу. 2 Британские военные аналитики склонялись к тому же. Английский военный атташе в Москве Р. К. Файербрэйс сообщал в начале марта 1939 года: «Красная армия в настоящее время верна режиму и готова вести, если ей прикажут, как оборонительную, так и наступательную войну... Она серьезно пострадала от "чисток", но все еще может представлять серьезное препятствие для атакующих...». 3