1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

Карлей Майкл Джабара

Прислушалось ли советское правительство к советам Исмета? Пайяр телеграфировал в Париж, что судьба французских предложений складывается, мягко говоря, неудачно, «...и это в то время, когда нам крайне необходимо привлечь СССР на свою сторону, связать его хотя бы словом, вместо того чтобы давать ему новые поводы замыкаться в себе...». ⁶⁰ 8 мая Сидс отправился на встречу с Молотовым, чтобы представить ему британские предложения. Молотов был вежлив, но настроен скептически, когда интересовался готовностью англичан к штабным переговорам и военному соглашению. И еще Молотов был несколько обескуражен несовпадением французских и британских позиций — он хотел бы понять, в чем тут дело. У Сидса не было ясного ответа на этот вопрос. Затем последовали уже привычные и как всегда непростые вопросы о позиции Польши. Сидс отделался дежурным ответом, что поляки, как всегда, находятся в предчувствии нападения нацистской Германии. Затем Молотов с неудовольствием выговорил Сидсу за британскую задержку с ответом на предложения Литвинова: «Советское правительство всегда отвечает в течение трех дней, вместо трех недель». Сидс ответил довольно сухо: «Снимаю шляпу перед советской расторопностью». Молотов «от души рассмеялся», хотя в обсуждаемом

не было ничего смешного. Пайяра не убеждали британские и польские уверения, что все средства хороши — лишь бы не рассердить Гитлера; если уж решено сопротивляться нацистской агрессии, необходимо принять все требуемые меры, чтобы добиться своего. ⁶² Для обсуждения некоторых из этих вопросов Молотов встретился с Пайяром 11 мая, но на этой встрече он уже больше подчеркивал важность реального сотрудничества в противовес бесполезным бумажным заявлениям. ⁶³

Молотов требовал информации от своих послов и от Потемкина, который, возвратившись из Анкары, отправился с визитом в Бухарест, Софию и Варшаву. Потемкин отвечал из Варшавы 10 мая: «Без участия СССР Франция и Англия не могут обеспечить действительную помощь Польше и Румынии против Германии». Он, по сути дела повторял заявления Исмета Вейгану о том, что Франция не выдержит войны против Германии без помощи Советского Союза. Но «самым примечательным» было то, что Британия делала свои предложения, прося Советский Союз о помощи, но не желая при этом ничем поступаться в ответ, желая распоряжаться советской поддержкой лишь по собственному усмотрению и в собственных интересах, вовсе не принимая в расчет интересов России. Пусть даже так, спрашивал Потемкин, но «должны ли мы, однако, просто-напросто отклонить английское предложение?» И тут же отвечал, что условное принятие британских предложений сулило советскому правительству определенные выгоды: повышение международного престижа, возможность избежать прямого сотрудничества с Польшей и Румынией, меньшую связанность обязательствами, возможность действовать только, когда в действие вступят Франция и Британия. А указать на недостатки британского предложения мы могли бы уже в процессе его согласования, говорил Потемкин, и уже тогда постараться приблизить его к сути литвиновских предложений от 17 апреля. «Прошу учесть, — писал Потемкин (на случай, если Молотову не понравятся его советы), — что этот ответ мне пришлось составлять на ходу, в условиях спешки». ⁶⁴

Потемкин мог не беспокоиться на этот счет, потому что примерно с теми же предложениями к Молотову обратился и Суриц. Он прошелся по всем недостаткам британских предложений, отмечая, что с Советским Союзом в них предпочитают обходиться как со «слепым спутником», которому отведена роль тащиться следом за французами и британцами, не в состоянии рассчитывать на их помощь, даже если обязательства, взятые на себя по договору, будут чреваты для него неприятными последствиями. Изложив все это, Суриц однако не советовал с ходу отметать британские предложения. Это могло бы послужить интересам Бонне и Чемберлена, давая им возможность свалить вину за срыв переговоров на Советский Союз и оправдать себя перед общественным мнением — которое, как отмечал Суриц, в целом поддерживает идею альянса с Советами. Короче говоря, Суриц рекомендовал принять последние предложения Бонне (от 29 апреля) как основу для дискуссии. Тогда Москва имела бы возможность, говорил Суриц, «перед всем миром декларировать нашу готовность помочь соседям, подвергшимся нападению, и положить конец всем сказкам о нашей якобы двойной игре с Германией». Мы продемонстрировали бы нашу гибкость, готовность идти на компромисс и принимать разумные контрпредложения. Приняв предложения Бонне за основу для обсуждения, мы привлечем на свою сторону подавляющее большинство французской общественности, и таким образом усилим давление на англичан, делая более сложной задачу Чемберлена изворачиваться перед парламентом. ⁶⁵

Майский не мог согласиться с коллегами. Он был против принятия британского предложения, хотя ни слова не сказал по поводу предложения Бонне. Он сообщал о беседе с Галифаксом 9 мая, в которой министр опять пытался рассеять страхи советского правительства, что Британия бросит их на произвол судьбы перед лицом Германии. Майского не убедили уверения Галифакса; декларация по-британски так и оставалась односторонним обязательством в том, что Советский Союз должен прийти на помощь Франции и Британии, если они окажутся втянутыми в военные действия, а вот тождественных действий с их стороны не предусматривалось. В конце концов Галифакс, соглашаясь с Майским, сказал: «Если, однако, нам эта формула не правится, он просит нас предложить другую формулу», которая отвечала бы желаниям обеих сторон. Майский отдавал должное доброй воле Галифакса; он подчеркивал, что Галифакс дважды обратил его внимание на желание британского правительства достичь соглашения с Советским Союзом. Но Майскому не поправилось, что новые британские предложения практически ничем не отличались от тех, которые были выдвинуты 14 апреля; и это уже после того, как Гитлер объявил (28 апреля) об отказе от германо-польского пакта о ненападении и англо-германского военно-морского соглашения. Чтобы подчеркнуть этот момент, Майский добавлял: «что за последние дней десять после речи Гитлера здесь вновь подняли головы "умиротворители"», — «Times» как раз начала в то время большую кампанию «за еще одну попытку» прийти к соглашению с Германией и Италией. «Лично я считаю, что предложение, вчера сделанное Вам Сидсом, неприемлемо, но думаю, что это не последнее слово англичан». ⁶⁶ Может, это просто совпадение, что Оливер Харви, личный секретарь Галифакса, за шесть дней до того, как Майский отослал свою депешу Молотову, отметил в своем дневнике, что «"умиротворительство" опять поднимает свою отвратительную голову. Я уже не раз слышал намеки, что оно уже во всю маячит у нас за спиной в номере 10 ^* . Впрочем, это вполне нормально, что и руководство "Times" опять берет душераздирающую пораженческую ноту — "Данциг не стоит новой войны..."». ⁶⁷

В докладах Майского наряду с высказываниями Галифакса вскользь упоминается и о настроениях в Лондоне.

*

Имеется в виду резиденция английского премьер-министра на Даунинг-стрит, 10.

Таким образом, в начале мая у Молотова еще была возможность политического выбора, и он, казалось, колебался. 10 мая он телеграфировал Потемкину, что тот может задержаться в Варшаве, чтобы встретиться с польским министром иностранных дел Беком. «Главное для нас — узнать, как у Польши обстоят дела с Германией. Можете намекнуть, что в случае, если поляки захотят, то СССР может им помочь». По словам Потемкина, Бек признавал, что Польша не сможет выстоять против Германии без советской поддержки. Это ни для кого не было секретом, но странно было слышать такое откровение именно от Бека. «Со своей стороны, — отмечал Потемкин, — я подчеркнул, что СССР не отказал бы в помощи Польше, если бы она того пожелала». ⁶⁸

На следующий день 11 мая польский посол в Москве Гжибовский встретился с Молотовым, чтобы сообщить, что его правительство возражает против предложений Бонне о трехсторонних гарантиях для Польши. Кроме того, оно не собиралось участвовать в пакте о взаимной помощи вместе с СССР. Однако, желая оставить для себя лазейку, Гжибовский упомянул, что данные ему инструкции отвечают состоянию на данный момент и, может быть, в будущем эти проблемы предстанут в ином свете. «Вся беседа свидетельствовала о том, что Польша не хочет в данный момент связывать себя каким-либо соглашением с СССР или согласием на участие СССР в гарантировании Польши, но не исключает последнего на будущее». ⁶⁹ Таким был ответ Польши на предложения Потемкина, сделанные в Варшаве.

А из Лондона приходили все новые вести от Майского о подъеме умиротворенческих настроений в Британии. Однако он сам же приходил к заключению, что общественное мнение было слишком враждебно к нацистам, чтобы оказался возможен возврат к мюнхенской политике, как бы ни желал того Чемберлен и какие бы маневры в этом направлении ни предпринимал. Если произойдет возврат к умиротворенчеству, то правительству возможно придется подать в отставку. 11 мая у Майского вновь была встреча с Галифаксом, который вновь убеждал принять британское предложение о советских односторонних гарантиях. Поднимались вопросы взаимной ответственности, гарантий и британских обязательств оказать помощь Советскому Союзу, но никакого определенного мнения выработано не было. Однако Майский отмечал готовность Галифакса избавиться от подозрений, взаимного недоверия и достичь соглашения. Кроме того, министр просил советское правительство разъяснить свои возражения в отношении британских инициатив. ⁷⁰ Это и было сделано 10 и 11 мая в коммюнике ТАСС и последовавшей за ним передовой статье «Известий». Такой общественный отклик явился болезненной новостью для англичан, но вряд ли удивил французов. ⁷¹

14 мая Молотов изложил официальную позицию советского правительства. Она вполне согласовалась со взглядами Майского и имела мало общего с мнениями Потемкина и Сурица. В качестве минимума Советы рассматривали трехсторонний пакт о взаимной помощи, гарантии государствам центральной и восточной Европы, включая страны Прибалтики и вполне конкретное военное соглашение. Когда Молотов говорил о гарантиях прибалтийским странам, Сидс «произносил невнятные звуки», барабаня пальцами по бумагам, в которых излагались советские предложения. Британское правительство не хотело включать страны Прибалтики в трехсторонние гарантии из-за их же собственного нежелания. Молотов выслушал вежливо, но своего мнения не изменил. ⁷²

Чтобы разъяснить советскую позицию Пайяру, с ним встретился Потемкин. «Англия хочет от нас все, — сказал Потемкин, — не давая нам никаких значительных гарантий взамен. Что, например, случится, если Германия атакует нас через Балтийские страны. Никакой поддержки от Англии мы не получим...» На вопрос о расхождениях между французскими и британскими предложениями Пайяр ответил, что французское правительство выдвинуло собственные предложения, полагая, что британские едва ли будут приняты. Бонне высказывался Сурицу в том же духе, настаивая, что сам он не отступал от своей идеи. ⁷³ Британцы, естественно, были раздосадованы тем, что французы выступили с собственными предложениями. «Это шло вразрез с нашими взаимными договоренностями, — жаловался Сидс, — ...ведь очевидно, что когда выдвинуты два в чем-то расходящиеся предложения, только дурак (а русские отнюдь не дураки) не ухватится за более выгодное». ⁷⁴

Итак, советская сторона в лице Молотова имела в мае возможность выбрать два политических пути. Он склонялся к тому, который как бы позволял оставить в силе литвиновские предложения, но тем самым полностью отверг британскую концепцию. Но он игнорировал и предложения Бонне, хотя за основу можно было взять именно их, и уже в процессе трансформировать в нечто близкое по духу первоначальным предложениям Литвинова. Британцы были в оппозиции любой концепции, потому что обе предусматривали создание трехстороннего альянса. Главным препятствием оставался Чемберлен. Галифакс вел себя более гибко, но на него влияли Кадоган и Сарджент, которые выступали против альянса. Ченнон отмечал, что во время Дебатов в палате общин Чемберлен продемонстрировал «свое полное неприятие "болши" и вообще России»; альянс с Советами был «излюбленной схемой левой клики в Форин офисе». Стрэнг, глава центрального департамента, полагал, что Чемберлен противился альянсу из-за того, что это означало бы конец политики умиротворения; он утверждал, что «в номере десятом одни антисоветчики». ⁷⁵ Премьер министр воспрял духом после смещения Литвинова и сам грозил скорее уйти в отставку, чем «подписать [какой-либо] договор с Советами». Даже Корбен склонен был объяснять «сдержанность» британского кабинета его антикоммунистической настроенностью. ⁷⁶