1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

Карлей Майкл Джабара

Ощущение опасности очень благотворно отразилось на мозгах Форин офиса. Британское правительство почти тотчас же начало действовать в отношении Советского Союза с крайней осторожностью. ¹¹ Но все же оно шло дальше просто пассивного выжидания, оно на самом деле искало возможностей англо-советского сближения. И эта британская инициатива, наконец, сломала двадцатилетнюю традицию, когда нуждающийся в этом, изолированный Советский Союз искал лучших или по крайней мере деловых политических и экономических отношений, в то время как Франция и Британия зачастую отвергали советские предложения.

2

В сентябре 1939 года обстоятельства изменились: просителями сделались англичане, в то время

как «Советы» предпочитали стоять в сторонке, надеясь не быть втянутыми в войну, и озабоченные в основном тем, чтобы извлечь выгоды из дестабилизации в Европе, не скомпрометировав своего объявленного нейтралитета. Удивительно, что те самые творцы политики Форин офиса, которые лишь несколько месяцев назад отвергали советские предложения — Сарджент, Кадоган, Батлер, Галифакс и даже Чемберлен, — теперь сами предлагали более гибкую политику.

Хотя какой у них оставался выбор? Из своих размышлений, случившихся сразу после советского разворота в августе, Форин офис заключил, что лучше всего подождать развития ситуации. По словам Сарджента, Россия просто вернулась к своей «исторической национальной политике» и отказалась от своих «интернациональных идей». Главной ее целью теперь был возврат территорий, утраченных в последней войне и прорыв к незамерзающим морям. Молотов пытался заручиться французским и британским молчаливым согласием на аннексию прибалтийских государств (как видел это Сарджент), но столкнувшись с трудностями, обратился за помощью к герру Гитлеру. «Это была опасная игра, — отмечал Сарджент, — потому что один из двух шулеров рано или поздно обыграет другого, а у Гитлера в целом карты были лучше, чем у Сталина». ¹² У поляков, которые были тогда уже обречены, но еще не знали этого, было более простое объяснение того, что случилось. «Люди на улице, — отмечал британский посол в Варшаве, Кеннард, — которые мало что смыслят в политическом и военном подтекстах, воспринимали эти новости, недоуменно пожимая плечами». «И скажите после этого, что Василий не свинья!» — говорили они. ¹³

Позже, один их клерков Форин офиса, в ответ на частное письмо некой мисс Дж. Ф. Тьюк, озабоченной британской внешней политикой, так просуммировал сложившуюся ситуацию: «Было бы легче всего представить рассматриваемый случай как нашу неспособность отнестись к советской агрессии против Польши так же, как мы отнеслись бы к германской агрессии против этой страны... Вполне справедливо, что наше отношение к советскому руководству диктовалось трусостью — страхом, что они сговорятся с Германией, если мы чем-то рассердим их... Наша политика в отношении Советского Союза была по сути своей аморальна, навязана нам необходимостью и чем меньше мы будем говорить о ней, тем лучше». ¹⁴ Таково было краткое письмо, с признательностью отправленное мисс Тьюк, а Форин офис наконец, обратился к реалистичной политике, которую Ванситтарт безуспешно предлагал еще с 1934 года.

Но не только дипломатам в Лондоне и Париже приходилось свыкаться с новыми европейскими реалиями; это приходилось делать и некоторым советским дипломатам. Майский, например, был уверен, что англо-франко-советский альянс будет заключен в августе. А вот в том, что выйдет из кульбита его правительства, он вовсе не был уверен, отмечая в своем журнале: «Наша политика явно делает какой-то крутой поворот, смысл и последствия которого мне пока еще не вполне ясны». Ожидая информации из Москвы, Майский наблюдал в Лондоне замешательство и раздражение. Лейбористские политики были просто в ярости: советское руководство предало их основополагающие принципы. «И это пройдет!», отмечал Майский, да и тори восприняли крутой разворот Советов довольно сдержанно. Они даже пытались успокоить разбуянившихся лейбористов. ¹⁶ Майский ничего не упомянул о британских коммунистах, но и те были не меньше обескуражены советским поворотом. А когда Коминтерн в Москве объявил, что берет новую линию на мир, против «империалистической» войны, британская коммунистическая партия потеряла половину своих членов в Лондоне. ¹⁷

В

высших эшелонах дипломатии это отступничество ничего не значило: советские дипломаты перекладывали ответственность за сложившуюся ситуацию на англо-французов и поляков, на срыв московских переговоров. Это был вполне обоснованный и эффективный аргумент в разговорах с некоторыми французскими и английскими эмиссарами, которые чувствовали вину за проволочки и нерешительные действия на переговорах. Но в основном западное общественное мнение возлагало вину за пакт с нацистской Германией на Советский Союз. Однако сами британские дипломаты вовсе не были так уверены в этом. Луи Фишер, известный американский журналист и историк, ранее «зараженный большевистскими идеями», но потом «разочаровавшийся и лишившийся иллюзий», попросил у британцев эксклюзивной информации для статьи, осуждавшей советскую политику. Галифакс отказал ему, считая, что «левые» едва ли могут быть сильнее лишены иллюзий, и кроме того, «не так уж невероятно, что эти материалы заставят краснеть нас самих...». ¹⁸ Галифаксу не было нужды так беспокоиться: большинство западных историков до сих пор осуждает за пакт с Гитлером только Советский Союз.

В сентябре события развивались быстро: негодование лейбористов улеглось и лейбористские политики уже скоро стали вновь требовать улучшения отношений с Советским Союзом. Правительство было готово изучить возможности. Не отказывался и Майский. Советский посол работал на улучшение англо-советских отношений долго, усердно, но, может быть, не всегда искренне. Как бывший меньшевик он вообще считал некоторую неискренность существенным условием выживания в большевистской России. Это оказалось особенно оправданным во времена сталинских чисток, когда никто не знал, кого арестуют следующим. За годы работы в Лондоне, Майский завел целую сеть знакомств среди британской элиты. Осенью 1939 года он использовал любую возможность встретиться с наиболее влиятельными представителями этой широко раскинутой сети. Целью его было рассеять британскую враждебность в отношении нацистско-советского пакта и советской оккупации восточной Польши.

20 сентября, через несколько дней после вступления Советов в Польшу, Майский встретился в парламенте с лордом Страболджи. Тот был одним из первых, кто начал торговать с Советским Союзом и известным сторонником хороших англо-советских отношений. За чаем в палате лордов Майский повел обычный разговор о многочисленных советских инициативах, которые Запад постоянно отвергает с самого 1933 года.

— А знает ли Майский, что такое «двурушничество», — спросил Страболджи, — потому что именно в таком качестве британцы рассматривают советское поведение во время переговоров в Москве.

Майский мгновенно принялся защищать советскую политику; он занимался этим много лет и свое дело знал. «Его правительство решило пойти на политическое соглашение с Германией только после того, как окончательно убедилось, что англичане и французы не совсем честно ведут переговоры о Соглашении». Приведя длинный ряд рассуждений в пользу этой точки зрения, Майский принялся доказывать, что советское руководство вовсе не хотело видеть Германию победительницей в войне и отнюдь не желало ее распространения до берегов Черного моря. Когда же Страболджи возразил, что в таком случае Советский Союз не должен был подписывать пакта о ненападении, Майский вновь вернулся к своим рассуждениям. Сам факт посылки англо-французской военной миссии в Советский Союз на тихоходном торговом судне произвел, мягко говоря, невыгодное впечатление на Москву.

— Но разве не в советских интересах было, — спросил Страболджи, — увидеть «капиталистический империализм Франции и Британии» устраненным с политической арены?

— Нет, — ответил Майский, — «потому что мы будем тогда иметь, как нашего соседа, только великую могучую Германию, очередную капиталистическую империю». Страболджи все же не сдавался и спросил, собирается ли советское правительство участвовать в совместных усилиях по недопущению германской агрессии на Балканах. Майский ответил, что какие-то формы участия вполне возможны. ¹⁹