1941–1945. Священная война

Елисеев Виталий Васильевич

В воздухе и на земле идет беспощадная борьба за жизнь. На земле, чтобы бомбы не попали в цель и не погибли люди, в воздухе уйти от прожекторов, зениток и возвратиться, хотя бы сегодня, живым. А завтра? Завтра не известно, что может произойти. На то она и война.

Когда видишь над головой разворачивающийся в ночном небе бой, не испытываешь ни малейшего страха. Интересно наблюдать за происходящим. Бурно реагируешь, когда самолет, объятый пламенем, устремляется к земле. Это ощущение ребенка, а не взрослого.

На землю беспорядочно сбрасываются бомбы. Самолеты

стремительно улетают из зоны досягаемости зениток, спасаясь бегством.

Не всегда так заканчивается. Бомбы падают на завод, неся разрушения и гибель людей.

По сигналу отбоя «Воздушная тревога» возвращались в дом. На следующую ночь все повторялось в той же последовательности.

Страшно стало, когда по сигналу «Воздушная тревога» стали прятаться у Антоновых в подвале под сараем всем переулком. Одиноко горит свеча, готовая потухнуть от любого дуновения, не в состоянии разогнать темноту. Все стоят как в переполненном автобусе. Сесть не на что и негде. Духота.

В мерцающем, колеблющемся свете крохотного огонька, темные тени на стенах устрашающе двигаются. Плачут перепуганные маленькие дети. Над головами дощатое перекрытие и крыша сарая. Отсюда ничего не видно, но хорошо слышен гул моторов, стрельба зениток, разрывы бомб. Под ногами дрожит земля. Страшно! Очень страшно!

Налеты становились продолжительнее и жестче. Недалеко от переулка в каких-нибудь пятидесяти метрах упала тонная бомба. К счастью, не взорвалась.

Возникли трудности с питанием. Запасы были на исходе. По продовольственным карточкам, которые ввели с начала войны, должны были бесплатно выдавать продукты, а выдавали только черный хлеб, чтобы не умерли от голода.

От папы не было писем. Где он, что с ним? Деньги, которые оставались, быстро таяли. Жить с каждым днем становилось труднее.

Мама договорилась с соседкой, чтобы та посидела с братом, а сама поехала в Москву в институт, где работал папа, получить за него не выплаченную ему зарплату. На эти деньги мы какое-то время могли прожить.

Но впереди нас ждало самое страшное – зима. В сарае не было дров. Не продавали, как прежде, керосин. Электричество отключили. В пору было маме обхватить голову и громко кричать: «Как жить дальше, если война до зимы не кончится и папа не вернется домой!»

Мама, красивая жизнерадостная молодая 32-летняя женщина, изменилась на глазах. Похудела, стала молчаливой в заботах о нас.

Заверение Сталина о том, что любая война, где бы она не произошла, она не будет на нашей территории, не стало пророческим.

Надежды на скорое окончание войны уже не было. Немецкие войска были под Москвой. Сказка о молниеносной нашей победе закончилась.

Оставаться дальше в Мытищах с одним маленьким, а другим еще не оправившемся после операции, было смерти подобно, тем более, с наступлением зимы.

В конце июля к нам приехала бабушка Анисья. Она долго разговаривала с мамой. Меня на это время выпроводили на улицу. Мама собрала документы, небольшие вещички, фарфоровый бюст Сталина, все завернула в клеенку и закопала в подвале.

Когда я возвратился в дом, первое, что

мне бросилось в глаза, это отсутствие бюста Сталина на самом видном месте.

Неизъяснимая любовь к вождю, вера в него, даже тогда, когда все вокруг рушится, немецкие войска под Москвой, постоянные бомбежки, а бюст закапывается в землю, чтобы сохранить его и встретить с ним День Победы.

Собрав вещи, которые можно было увести с собой, закрыли на замок дверь. Уезжая в Загорск, не знали, придется ли когда-нибудь возвратиться обратно.

Жизнь в Загорске была намного безопаснее, хотя каждую ночь над городом высоко в небе пролетали немецкие самолеты.

Загорск они не бомбили, а летели куда-то дальше на Александров.

Бабушка продолжала держать корову. Каждый день ставила молоко в крынках в русскую печь. В них образовывалась темного цвета пенка. Крынок в коридоре стояло несколько. Под пенкой собирались сливки. Ну можно ли было пройти мимо такой крынки и не съесть пенку вместе со сливками. А вечером бабушка в моем присутствии говорила: «Опять кто-то слизнул пенку!» Она прекрасно знала, кто это сделал, но никогда за это не ругала меня.

Вскоре корову отвели на базар и продали. Пасти ее было негде. Бабушка плакала. Ей жаль было расставаться с кормилицей, но обстоятельства были выше ее возможностей.

Глава 10. Из воспоминаний В. И. Елисеева

о первом месяце войны.

В июле 1941 года на скорую руку соорудили и оборудовали аэродром на окраине Сельца, поселке городского типа в Брянской области на реке Десне. Принимали средние бомбардировщики.

Недалеко от аэродрома был детский сад. В один из июльских дней дети с воспитательницей гуляли по территории. Неожиданно налетели немецкие самолеты. Когда начали бомбить аэродром, воспитательница испугалась и потащила детишек в дом. А рядом за забором, метрах в ста пятидесяти наша часть отрыла траншеи с накатом из толстых бревен для укрытия личного состава.

Мы увидели, как воспитательница потащила детишек в дом. Под бомбежкой взял с собой солдат и побежал к ней на помощь. Скомандовал ей быстро выводить из дома детей и бежать с ними в траншею. Дети были перепуганы гулом самолетов, взрывами бомб. Плачут. Солдаты им помогали. Кто был в это время в саду, тоже не остались в стороне.

Налет кончился. И тут же за первой волной самолетов налетела вторая, более жесткая. Бомба попала в здание детского сада, куда воспитательница привела детей. В щепки разнесла его и надворные постройки. Для них это было вторым рождением.

Когда бомбежка окончилась, им уже некуда было идти. В траншее дети находились до вечера, пока их не забрали родители.

В Сельце, на правой стороне Десны, был развернут полевой госпиталь. Там провел несколько бесед о Куликовской битве, о Дмитрии Донском. Беседы нравились. Это были патриотические темы.

А обстановка на фронте становилась все более нестабильной. Это отражалось на состоянии людей.

Во время моего дежурства в штабе БАО, звонит главврач госпиталя. Голос срывается.