1956. Венгрия глазами очевидца

Байков Владимир Сергеевич

Когда по заданиям и просьбам редакций московских журналов я бывал в журналистских поездках по Венгрии, то наблюдал (кстати, и в знакомом мне Дьёндьёше), что прежней радости, как это было сразу же после проведения земельной реформы, в стране не наблюдается. Особенно переживали крепкие зажиточные землевладельцы (основные поставщики сельских товаров в магазины и на рынки). Их называли кулаками, их выселяли, у них забирали землю, дома, реквизировали имущество и запасы из продовольственных погребов. В итоге бездомные люди уходили в города.

— У вас в СССР при коллективизации так же было? — спрашивали они меня.

А что я мог ответить, это ведь был 1956 год, а не сегодняшнее время, когда многое стало явным. Приходилось,

хоть и с оглядкой, осторожно признаваться:

— Да, в Венгрии сейчас, как у нас было в 30-е годы…

— И без вины сажали?

— Да, и в тюрьмы сажали, и в лагеря отправляли, и на поселения в другие края России, главным образом в северные, не обжитые.

— Ну, принесли вы нам счастье! — горько сетовали мои собеседники. И с этим приходилось соглашаться.

С продовольствием в стране становилось все хуже и хуже: такого изобилия в будапештском «Чреве Парижа», на главном рынке около моста «Свободы» («Szabadsag hid»), как раньше, не наблюдалось, да и другие будапештские рынки стали какие-то тощие. Когда приходилось приобретать продукты в магазинах и лавках, то покупательницы жаловались друг другу, что если раньше из 100 граммов масла можно было приготовить завтрак и обед, и на ужин кое-что оставалось, то теперь хватало только на утренние бутерброды — масло в пачке наполовину было перемешано с водой. Зато строили огромные заводы, фабрики, шахты, да мощные электростанции.

Когда я участвовал в поездках по стране, сопровождая советские делегации, навещавшие Венгрию по обмену (партийные, профсоюзные, молодежные группы гостей из городов-побратимов), слышал от рабочих едкие вопросы:

— А у вас тоже все деньги тратят на военные предприятия?

Невеселые были эти беседы — о крохотной зарплате фабричных и заводских рабочих, о плохом снабжении продуктами.

Я стал замечать то, чего раньше не наблюдалось: на лицах некоторых рабочих — злые, прожигающие тебя насквозь, полные неукротимой злобы глаза. Как-то я спросил секретаря парткома, сопровождавшего делегацию:

— Кто эти люди, которые так враждебно относятся к нам, советским? Вроде раньше не замечалось такого.

— Да это ссыльные из Будапешта. Проходят на заводе «трудовое» воспитание. Всякие «бывшие», не сумевшие убежать за границу: полицейские, жандармы, фабриканты, помещики, кулаки, да их сынки.

И добавил:

— Как же, перевоспитаешь их, они готовы всех убить за то, что их лишили сладкой жизни!

Но ведь были среди рабочих не только бывшие, а лишили их всех просто нормальной жизни. Действительно, как мне потом рассказывали, эти «ссыльные поселенцы» стали активными организаторами и руководителями восстания, а как «законные пролетарии» — членами заводских и фабричных рабочих советов, вместе с уголовниками они линчевали и убивали. Но в восстании принимали участие и простые рабочие.

* * *

…Отрадой для переводческой души были в то время и мои встречи с советскими и венгерскими деятелями искусства. В Венгрию тогда несколько раз приезжал исключительной доброты человек и выдающийся балетмейстер романтического направления Василий Иванович Вайнонен. Он ставил в Национальном театре оперы и балета «Пламя Парижа» Бориса Асафьева и «Щелкунчика» Петра Чайковского. Он не раз приглашал меня к переводческой работе с артистами балета.

Пришлось мне еще раз попотеть, изучая терминологические нюансы балетмейстерского искусства. В этом помогли мне венгерские театроведы, которые сотрудничали с Национальным театром (Nemzeti Szinhaz). Тогда я подумал: вот чем надо заниматься настоящим людям — русским и венгерским — воплощать дружбу между венгерскими и советскими людьми. Если бы вся энергия, все средства, уходящие на военные происки, расходовались на знакомство с красотой сердец наших народов — как далеко ушли бы мы в настоящем человеческом прогрессе. И я вновь прочувствовал всю

глубину слов Федора Михайловича Достоевского — «Красота спасет мир».

В это время была у меня еще одна постоянная любовь — Национальный театр, главный драматический театр Будапешта. В свободные вечера я там «пропадал», наслаждался прозрачной венгерской речью. Не пропускал ни одной пьесы, где играли Аги Месарош (Meszaros Agi), Гизи Байор (Bajor Gizi), Артур Шомлаи (Somlai Artur) — мои любимые актеры. Я старался запоминать их интонации, чистоту их произношения, восхищался музыкальностью каждой фразы, каждого слова, какой-то невероятной певучестью венгерского языка.

Больше всего у Артура Шомлаи мне нравилась неторопливость произношения в самых драматических сценах, особенно в спектаклях по классическим пьесам. С актерской работой Шомлаи я познакомился, когда впервые увидел и услышал его в фильме Белы Балажа «Где-то в Европе» (Balazs Bela «Valahol Europaban»), напоминавшем лучшие итальянские фильмы неореализма [37] , и с тех пор стал его поклонником. Он также был моим учителем в познании прелести мадьярского языка.

* * *

37

Фильм режиссера Гезы Радвани по сценарию, написанному Белой Балажем, одним из основателей мировой киноэстетики. Вышел на экран в 1947 году.

…Вскоре я неожиданно был вызван в Москву, в ЦК ВКП(б), в связи с предстоящими юбилейными празднествами и предполагаемым приездом на пятилетнюю годовщину освобождения Венгрии от гитлеровцев заместителя председателя Совета Министров СССР, Маршала Советского Союза Климентия Ефремовича Ворошилова. Ему понадобился переводчик. Выбор пал на меня.

Часть 4

Референт-переводчик

И вот с июня 1950 года я снова в Москве. Меня зачислили референтом по Венгрии одного из отделов ЦК ВКП(б) [38] . Мне с гордостью сообщили: никто меня не может теперь уволить самовольно — только по решению секретариата ЦК партии.

38

Внешнеполитический отдел ЦК партии, в те годы неоднократно менявший название вследствие реорганизаций.

В аппарате ЦК работали различные по своим правам и обязанностям люди. Одни — высший ранг — только командовали и подписывали бумаги, подготовленные партаппаратчиками более низкого ранга. Последние, в свою очередь, только исполняли команды или передавали их по назначению и контролировали выполнение поручений. Я принадлежал ко второй категории. У меня не было никого в подчинении, да и в своей жизни я не привык к командованию, все знания приобретал сам, все, что накопил, — при мне. Здесь, в аппарате ЦК, надо было читать все венгерские газеты, журналы, книги, набираясь мадьярскому уму-разуму, анализировать и реферировать, «выдавая на-гора» записки-объяснения, что-то вроде современных дайджестов. В мои обязанности входило также готовить ответы на просьбы, присылаемые нам от ЦК Венгерской партии трудящихся, следить за тем, чтобы эти просьбы выполнялись организациями, которым секретариат ЦК передавал их для реализации. Кроме того, мне поручалось составлять планы пребывания в СССР венгерских партийных делегаций, сопровождать их на официальных приемах в Москве и в поездках по Советскому Союзу. Приходилось мне принимать и сопровождать членов ЦК ВПТ, приезжавших по обмену на отдых и лечение в элитные санатории Управления делами ЦК. Обычно они прибывали по пятницам, а уезжали через месяц, по воскресеньям, чтобы увеличить свое пребывание в СССР.