Шрифт:
Глава 1
Новенькая жёлтая «Волга» такси с бешеной скоростью, визжа тормозами на крутых поворотах, мчалась по пыльным улицам старой Москвы. Несмотря на конец июня, над городом стояла какая-то совсем осенняя туманная дымка, небо скрыли нависшие низко серо-свинцовые сплошные облака и хотя часы на руке Сашки отсчитали давно уже полдень, ни один лучик солнца не доходил до глянцевого потрескавшегося асфальта в пятнах луж.
Александр был одет в свой лучший и, надо признаться, единственный костюм, в котором он щеголял на выпускном вечере 10 лет назад, ровно десять лет, когда Саша Рыжов, совсем ещё мальчишка, получал свой аттестат зрелости. Да черт с ним с костюмом, надевал-то его Сашка редко, всего несколько раз – три – четыре свадьбы, несколько банкетов по случаю и без.
Чемодан, наспех собранный полчаса назад, лежал в багажнике. Рыжов даже не знал что с собой брать, он никогда не ездил на теплоходах, пароходах, яхтах и прочем водном транспорте, если не считать речных трамвайчиков, на которых катался иногда в дни своей юности.
Да, юность! Давно ли она закончилась? Тогда ли, когда он довольный и чуть уставший пришел домой после выпускного бала, с гордостью показав родителям свой аттестат, где средний бал был больше четырех с половиной. Или тогда, когда он поступил в авиационный технологический институт, поступил просто так, сам толком не зная почему именно туда, но не без помощи своей матушки и не без протекции дальнего родственника, вместе с отцом работающим большим начальником на маленьком заводе. Или может быть юность ушла уже тогда, когда впервые восемнадцатилетнему студенту приоткрылась неизвестная ему доселе завеса, завеса любви, когда на втором курсе, на картошке он познакомился с девушкой, ставшей его мечтой. Сладость первых поцелуев и горечь первой разлуки, она случилась уже через год, закалили Сашку. Он стал чуть трезвее смотреть на жизнь, но пожалуй до сих пор оставался идеалистом, стремящимся видеть в людях, да и в жизни вообще всё только хорошее, чистое, высокое. Всё это конечно было, было несомненно, этого не могло не быть, но сколько же ещё в этой жизни грязного и безнравственного, сколько убожества, серости вокруг.
Сейчас, мчась в такси навстречу другу, пригласившему его в поездку на теплоходе по Волге, Александр старался гнать подальше эти мысли – мыслишки, горькие, до того неприятные, что брезгливая гримаса сама по себе возникала на лице. Но нет, никуда нельзя было деться от них ни днём, ни ночью, ни даже в кошмарных снах, эти мысли мучили, не давали покоя, давили все время, как вода давит на уши, если нырнуть слишком глубоко.
Да, институт, вот это была действительно безоблачная пора! Иногда конечно, было трудно, например, на картошке – студенты работали по 12 часов, не разгибаясь под дождём. Спецовки не успевали просыхать до утра, в бараках гулял ветер, продувая насквозь худые, изможденные работой, тела, но в них ещё теплилась жизнь и устраивались дискотеки по вечерам, и лазили ребята в бараки к девочкам. В общем было тяжело, но весело, не тяготела над всем этим ещё печать безысходности и серости.
Учился Александр достаточно легко, стипендию получал всегда, а на последних курсах даже повышенную – 56 рублей, целое состояние для него. Он знал, что многие его сверстники живут куда шире. Тот же Игнатов – бывший одноклассник, придя из армии, поступил в Плехановский институт, учился и попутно спекулировал всем, чем мог. Это у него было в крови, ещё со школы. Впрочем Сашка почти не завидовал таким людям, он в жизни своей ничего не украл и никого не обманул по-настоящему. В глубине души он даже гордился этим немного, совсем капельку, стараясь нигде не выдавать этого своего чувства. Честность в их эпоху послужила бы поводом насмешек и даже презрения, узнай об этом кто-нибудь.
Болезненно честный Александр был вынужден скрывать в себе этот бесценный кристалл, подстраиваясь под общую массу на вечеринках, жать руки фарцовщикам, скрытым аферистам и всякой прочей мелкой сволочи, легко флиртовать с ночными бабочками, не с теми же конечно, которые крутились у «Метрополя», а с теми, кто попроще. Впрочем, Рыжов никогда не любил шумные пестрые компании, слыл домоседом, ему было слегка неприятно вращаться в таких компаниях, считающихся даже очень приличными, где не ругались матом, не пили из горлышка и женщины не раздевались в соседней комнате. Там были вроде бы свои ребята, причесанная молодежь начала восьмидесятых, все умницы, все студенты, скрывающие в большинстве своём мелкую душонку под маской
У Александра было несколько хороших приятелей, даже друзей. Собственно настоящих друзей только двое, как и у всякой натуры цельной, не распыляющейся и постоянной. Подружек у него почти совсем не было – он никогда не увлекался просто так, на 5 минут, но зато любил, и если уж любил, то серьезно. Впрочем по-настоящему он любил последний раз лет 5 назад, нет даже больше, ему вспомнилась эта история и Александр невольно вздохнул, нет, не горько, не тяжело, а просто так, испытав вдруг легкую ностальгию по прошедшим годам.
Тогда… тогда было всё проще, намного проще. Молодость, безмятежность, ни гроша в кармане, да и так, казалось, легче существовать. В те годы Сашка как-то не очень задумывался над будущим. Правда все шло так, как он и предполагал – закончил институт, потом работа не столь тяжелая, но и не так оплачиваемая, как хотелось бы, но это была ерунда, столько сил ещё не растрачено, столько молодого задора, что казалось- всё впереди, протяни только руку, напряги только волю!
Однако, с первых же месяцев работа принесла разочарование. Нет, не только из-за низкого 150 рублевого оклад. Александр понимал, что это временно, что это у всех молодых инженеров. Он просто разочаровался в своём окружении, все сотрудники грызлись между собой и с начальством за лишние несколько рублей или за более перспективное назначение. Мужики постарше чуть ли не каждый день пили водку на работе, забравшись в дальний угол лаборатории. Молодежи почти не было. Сашка работал практически в одиночестве.
Он не был избалован в детстве, был достаточно самостоятелен, смышлен и неглуп и вкалывал за свои 150 так, как другие не работали и за триста. Сашка поступил в аспирантуру, начал писать диссертацию, но что-то не клеилось вот уже третий год, он нервничал, вечерами рвал листы, исписанные никому не нужными формулами и выкладками, снова писал и снова рвал, комкал и бросал в угол. Зачем? Кому всё это надо? Такие мысли молниями проносились в его голове, но работоспособность и упорство брали своё, и размашистым почерком ложились на бумагу новые расчеты, которые не интересовали никого: ни доцентов, ни докторов, тусклыми рыбьими глазами, смотревших куда-то сквозь листки, когда Александр приносил им показать свою работу, ни товарищей по науке, вечно куда-то спешащих и отнекивающихся, или кивающих на ходу – мол, верно, молодец старик, так держать.
Сашка устал. Наконец диссертация застряла где-то наполовину, новых мыслей, нужных для её продолжения не было и вот уже скоро месяц как он не брался за перо и бумагу. На работу он ходил, как в полусне – замкнутый, неразговорчивый и угрюмый делал свое дело, напылял образцы, отдавал их старшему сотруднику, не глядя ему в глаза.
На личную жизнь он тоже махнул рукой, жил один в двухкомнатной квартире. Отец с матерью, проработав всю жизнь, купили домик в деревне под Рязанью и решили старость свою провести в родной для них стихии – они оба родились в деревне. Готовить Сашка умел с детства, стирать научился, да и вообще, много ли ему было надо – жил, как все холостяки. Ходил иногда на футбол, когда играла его любимое «Торпедо», да и сам ещё любил погонять во дворе мяч, если собирались ребята постарше. Вечерами нередко просиживал с сигареткой около телевизора, старенького полуразвалившегося чёрно-белого «Темпа», смотря всё подряд без разбору. Иногда звонил приятелям или звонили ему, в основном по делу, по работе, изредка просто так.
Пора юности с гулянками и вечеринками миновала, ушла безвозвратно и иногда Александру становилось мучительно жалко себя, такого одинокого, не согретого среди тоскливых будней, не имеющего своего лица. Именно это последнее было страшнее всего, лицо, свой внутренний мир был, и был лучше, чем у других, но его некому было показать. Некому… Иногда Александру казалось, что всем на него наплевать, как впрочем не только на него, но и друг на друга. Он понял поздно, что для него – простого советского инженера, так же как и для миллионов и миллионов других маленьких человечков, в этой жизни осталась только работа, хотя ей не гордились, давно прошли те времена. Ей жили, жили почти без праздников, она поглощала человека всего, до самых кончиков пальцев и нечего было и думать, чтобы вырваться из этого адского круговорота.