1993
Шрифт:
– А мы отсюда вылезем?
– Забей. Дядя не бросит.
– Какой ты дядя? Тебе ведь двадцать? Двадцать, правильно?
– Для тебя дядя. Многое повидал. Повидай с мое, сразу тетей станешь. Га-га-га. Вербочка!
Таня расстелила полотенце и деловито вытащила из пакета бутылку водки, банку пива, банку спрайта, упаковку колбасной нарезки и батон. Егор затушил окурок шлепанцем, вдавил в песок, снял шорты и тельняшку, оставшись в черных плавках и при золотой цепочке, и с наслаждением потянулся.
– У
Егор как подкошенный рухнул на кулаки и стал стремительно отжиматься. Он касался грудью песка, а спину держал прямой. Спина была влажная, блестели бугорки прыщей. Он фыркнул, поднялся, стряхивая песчинки с рук:
– Бля, припекает! Я не моряк ваще-то, а танкист.
Таня стянула платье и осталась в купальнике.
– Сплаваем? – спросил он.
Она не умела плавать. Ялтинская история породила в ней страх.
Егор подошел к воде, нагнулся, зачерпнул двумя ладонями и смочил бритую голову.
– Тань… Таня тебя зовут?
– Нет, блин, Рита, – обиделась она.
– Танюш, наливай!
Она стала неловко крутить на бутылке железную крышечку, водку открывала впервые.
– Кто ж так делает, мать твою!
Он забрал бутылку, откупорил и вскинул подбородок на полминуты. Кадык его извивался змейкой. Решительный подбородок был раздвоен и щетинист. Оторвался от бутылки с гримасой, звучно пошлепал себя по щекам и негромко произнес:
– Купатеньки!
Он рванул Таню за руку и потащил к воде. Всё случилось в секунду. Поднимая брызги, они ворвались в воду. Таня упиралась, пытаясь выудить руку:
– Пусти! Я плавать не умею!
Он волок ее на всё большую глубину Вдалеке, поднимая пену, наискось прошла ревущая моторная лодка.
Таня закрыла глаза, волна щекотно лизнула подбородок, запрыгнула в ноздри двумя кузнечиками.
– Я хочу на берег, – то ли вслух, то ли внутри себя сказала она.
– Какой берег, тетя? Ты чо, ку-ку? Ты сваришься там, ёптыть! – Егор неожиданно оживленно вступил в спор. – Сама думай, тетя. Хочешь – парься, тебе жить.
Он отпустил Таню, весь напрягся, его корпус и ноги показали твердый рельеф мышц, он сделал два широких прыжка, выбросил вперед руки, пригнул голову и разорвавшейся бомбой исчез под водой.
Таня сидела на песке, который действительно обжигал, и время от времени входила в воду и обливала себя. Ее охватило странное ощущение, как будто с ней всё это уже было, она уже сидела на берегу, на маленьком бережке, может быть, вот на этом самом песчаном полукруге, отсеченном зарослями, смотрела на воду и ждала нырнувшего мужчину.
Вода закипела от крепких ударов пловца, бритая голова приближалась. Егор вскочил на одну ногу и достиг берега в несколько нелепых прыжков, придерживая другую ногу руками. Сел рядом на полотенце,
– Херня, заживет. Сосуд вытечет, – сказал он с бодрым ожесточением. – Мудаки бутылки кидают. Найти бы их и накормить этим стеклом. Дай курнуть.
Таня послушно достала из его шорт пачку, извлекла сигарету, сунула ему в рот, схвативший ее по-рыбьи.
– Зажигалку! – промычал он.
Она суетливо нашла, щелкнула, подпалила.
– Водица обалдеть, – он затянулся, капли бежали наперегонки по коже. – Зря ты не пошла.
Она отгоняла от него слепней, хлопая в ладоши. Кровь на ступне розовела и постепенно иссякала, застывая тонкой коричневатой коркой.
Скоро он уже позабыл о своей ране и расхаживал в шлепанцах от Тани до воды и обратно, подставляясь солнцу с разных боков, чтобы быстрее обсохнуть.
– Чо не пьешь ничего, вербочка? – взял водку. – Нагрелась, сука. Теплая, как бы не блевануть…
Присосался. Сплюнул густо и тягуче. Порвал упаковку, набил рот колбасой:
– Тоже теплая…
Отломил большой кусок батона и отправил в рот. Схватил банку пива и отдернулся:
– Кипяток! Надо было в воду сунуть… – осторожно потрогал банку спрайта. – Бля, тоже кипяток. А ты о чем думала? – Он поднял обе жестянки, донес, кривясь, до воды и бросил. – Водку будешь? – выжидательно ухмыльнулся.
Таня не пробовала водку и пробовать не хотела, но, удивляясь сама себе, буднично кивнула.
– А тебе крышняк не снесет, а? – он задержал бутылку в кулаке. – Тебе еще в куклы играть, какая водка?
– Зачем тогда предложил?
– На!
Она приняла у него бутылку, дрожащей рукой поднесла ко рту, влила, как лекарство. Поганая мразь обожгла рот, скользнула в горло и рванула обратно. Таня задохнулась, подавилась, закашлялась. Сжимая зубы, она удерживала в себе проклятую тварь, боролась с ней, рвущейся наружу.
– Зажуй! – Егор подоспел с батоном, заехав ей по носу обкромсанной частью. – Занюхай!
Она сунула в рот кусок хлеба, моментально гнусно намокший водкой, сглотнула и выдохнула:
– Отвали.
– Ты чо сказала? – Он отступил на шаг. – Ты щас кому это сказала?
– Не тебе, водке, – просипела Таня, отвлекшись от жгущей горечи и различив в его тоне угрозу.
Через несколько минут она повеселела. У нее пробудился аппетит, она торопливо отщипывала от батона, съела всю колбасу без остатка и стала насвистывать. “Деньги просвистишь”, – мрачно обронил Егор, но она маслянистыми губами продолжала свистеть, ощущая себя капризной и своенравной. Он принес остуженное пиво, взломал жестянку и то отпивал из нее, то прикладывался к бутылке.