20 лет

Кузнецова Екатерина

Войдя в кухню, я растерялась. В центре стола, как полагалось, с рюмкой в руках сидел уже "готовый" отчим, а слева от него - абсолютно молодая на вид пара, хотя обоим было за сорок. Увидев меня, с интересом рассмотрев, поздоровались.

– С ума сойти, какая ты взрослая, - слегка подкрашенными глазами улыбалась тёть Наташа.
– Помню тебя лет одиннадцати. Такая маленькая, молчаливая девочка была с косичкой, сколько тебе сейчас?

– Двадцать, - бросила я, нерешительно заняв место у стола.

– Двадцать?! Ни за что не подумала б! Максимум - семнадцать - восемнадцать. Юно выглядишь.

– Вы тоже не выглядите на свой возраст.

– Да прям, - рассмеялась она.
– Когда тебе уже не двадцать и не тридцать, как ни штукатурься, а годы-то

берут своё.

– Здесь не соглашусь, Наташ, - вмешалась мама, накладывая мне окрошку.
– В отличие от меня, ты хорошо сохранилась. Ни морщинки, ни обвисших мешков под глазами, стройная, ухоженная - красавица, одним словом. Сама знаешь.

– Да брось! С праздником, Кир, кстати, - добавила она, - Христос воскрес.

– А она у нас неверующая, - с ухмылкой протянул, дыхнув хмелем, отчим.
– Считает, что церковь - бизнес, а праздники типа Пасхи - лишний повод для народа погулять.

При этих словах мама насторожилась.

– Правда?
– произнесла тёть Наташа, явно удивившись, но при этом неожиданно прокомментировала.
– Среди молодёжи прогрессивные взгляды - это классно, ничего странного. Ты в принципе против религии или интересуешься какими-то другими идеями? Чем-то вроде буддизм, индуизма?

– Для меня каждая религия - определённая философия. Мне что-то нравится и из христианства, и из буддизма, нравится мировоззрение даосов, но ни к какой из этих групп я не отношусь.

– Почему? Ущемляет свободу?

– Наверное.

– Может, ты у нас в секту попала?
– улыбнулся отчим. - Как бы в скором будущем ислам не начала проповедовать.

– А чего ты шутишь, Саш?
– продолжала говорить тёть Наташа.
– Я отлично понимаю девчонку, в её возрасте, когда училась в институте, у меня тоже были сомнения касательно религии, церкви. Тоже много не хотела принимать, интересовалась другими взглядами. Ничего катастрофичного в этом нет. Террористкой она точно не станет. Если человек стремится развиваться, узнавать для себя новое, задаёт вопросы - это не плохо. Это хорошо. Именно такие люди, скажу я тебе, дают жизнь искусству и науке.

Около получаса мы ели, тёть Наташа с мужем Игорем рассказывали о своём ресторане, в целом о жизни за границей. Большую часть я прослушала, так как когда находилась рядом с отчимом, выбивалась из происходящего, всецело отдаваясь напряжению. Кирилл выпил чай с ватрушкой и ушёл в комнату, мне же вот так встать и уйти что-то не позволяло. Снова собственная беспомощностью, бесхребетность. Страх. Поэтому медленно глотая чай, я продолжала что-то жевать, чем-то забивать рот, дабы не привлекать внимания. Ужин набрал обороты тогда, когда отчим отстранился от беседы, замолчал минут на семь, а после залпом опустошил очередную рюмку, закрыл ладонью лицо и тихо заплакал.

Мы втроём не понимали, что происходит.

– Перепил, - объяснила мама. Подобное, видимо, не было впервые.
– Саш, иди ляг. Отдохнёшь немного, вздремнёшь - полегче станет. Без остановки ведь заливаешься.

Он молчал, на слова не реагировал. Мне было неловко. Видеть слабости того, кто проявлял себя лишь как деспотичный тиран, неприятно. Я привыкла относиться к этому человеку с ненавистью, не хотелось купиться на это минутное помешательство. Но только встала из-за стола и хотела уйти, как он запинаясь заговорил:

– Кир, сядь, - переглянувшись с ним, я села.
– Всё ещё обижаешься на меня?

– Перестань. К чему эти пьяные разговоры?
– убирая со стола, взволнованно отрезала мама.
– Обижается, не обижается - всё давно замяли и забыли. Зачем ворошить?

– Я сейчас не с тобой разговариваю, а с дочерью твоей. Ну, обижаешься?

– Нет, - промычала я, чувствуя забытую тряску. Всё, чего мне в те минуты хотелось - оказаться как можно дальше от этого человека.

– Я вижу, что обижаешься, - пролепетал он, вытерев слезу.
– Думаешь, я седой толстокожий упырь? Не понимаю, как непросто тебе пришлось? Думаешь, не помню, как ты ревела? Как закрывалась в комнате? Как видеть меня не хотела? Может,

и кажусь я куском говна, но что-то человеческое во мне осталось, оттого и пью. Чтоб забыться, совесть заглушить. Знаю, что много ошибок сделал в жизни, знаю, что людям многим жизнь подпортил, а что поделать? Такой вот хуёвый человек. Гнилой, жестокий. Подлый. Не держи на меня зла, Кир, я виноват. Этот груз навсегда со мной, но и будь возможность всё исправить - я б не смог. Не сумел, потому что обстоятельства так сложились. Плохой я муж, плохой отец. Не смог установить нормальные отношения с собственными детьми, как мог что-то дать чужому ребёнку? Такому, как я, вообще не надо плодиться, не надо брать на себя ответственность за чужую жизнь, но как уж вышло. Поздно давать заднюю. Иногда хочется застрелиться - настолько душит собственная блядская жизнь, не понимаю, кому польза от моего существования, а руки на себя наложить, как папка твой, слабо. В этом деле я трус. Просыпаешься изо дня, а смысла в этом, какой-то ценности - ноль. Сын меня терпеть не может, старшие дети считают предателем, ты - тем, кто испортил жизнь, детство. Да так всё это и есть. А что мне делать?

Тут он снова закрыл лицо, встал из-за стола и, шатаясь, направился в спальню. Бросив: "Скоро вернусь", - мама ушла за ним. Тёть Наташа с Игорем находились в замешательстве, молча переглядывались, не задавая вопросов. Когда в сложившейся тихой, давящей обстановке сидеть стало невыносимо, я тоже ушла из кухни, заглянув в комнату к Кириллу, занявшего себя очередной компьютерной игрой. Я не хотела думать о том, что сказал отец брата, желая скорее абстрагироваться от услышанных слов, но, разумеется, мысли-то не переставали рождаться. Да и как им не рождаться? Я знала этого человека всю жизнь лишь таким, каким он позволял себе быть в нашей семье. Слабым, расклеенным, уязвимым сложно было его вообразить, не говоря уже об "увидеть". Проснулись ли во мне чувства жалости, сострадания, понимания? Не знаю. Смятение - да, неожиданность, удивление, шок, недоумение. Слишком глубоко сидели обиды, чтоб так запросто за один вечер отпустить их, отпустить всё то, что я несла в себе на протяжении бесконечно долгих лет.

С Кириллом мы просидели около часа. Он играл, по ходу рассказывал мне, в чём состоит суть игры, что из себя представляет главный герой, какие у него цели. Меня, по большому счёту, не особенно радовало его увлечение виртуальной реальностью, но что ему оставалось? Он бежал от того, что видел в существующей действительности так же, как я зарывалась в книги.

– Кирилл, тебя мама зовёт, - тихо постучав в дверь, произнесла тёть Наташа.
– Отвлечёшься?

– Мама? Хорошо.

Когда брат вышел из комнаты, эта молодая, красивая женщина нерешительно прошла в комнату, опустившись рядом со мной на диван. Я старалась не смотреть на неё, теребя в ладонях рукав серого свитера, но не выходило. То, как потрясающе она выглядела, не переставало поражать. Фигура, как у модели, - высокая, ни грамма лишнего веса, тонкие запястья, тонкая талия, стройные бёдра. Качественно окрашенные в платиновый блонд волосы, стриженные в форме "пикси". Идеальный макияж без излишеств, элегантные укороченные бежевые брюки, белоснежная рубашка. С трудом верилось, что эта девушка, которой я дала бы не более тридцати лет, приходилась ровесницей маме. Она не была измученной, не была страдалицей, внешний вид этого человека демонстрировал лишь самодостаточность, лёгкость, счастье, любовь к жизни, к себе. И, конечно, это прекрасно. Я мечтала видеть маму такой, но сценарий не перепишешь.

– Честно признаться, давно я не встречала таких девушек, как ты, - слегка оживившись, заговорила сестра отчима.

– Каких "таких"?

– Нестандартно мыслящих. Наполненных духовно.

– Вряд ли меня можно назвать наполненной.

– Говорю, что увидела. Ты прекрасная девушка, Кир. Я искренне восхищена твоим бесстрашием перед системой, правда. Мама рассказала мне о твоей ситуации со здешним институтом, не жалеешь?

– Ничуть. Какой смысл впустую убивать годы, заранее зная, что это не имеет смысла?