21 интервью
Шрифт:
Минчин: Но они должны полтора часа что-то делать.
Михалков: Правильно, но какое ж это замкнутое пространство: мчится поезд и вокруг возможности: он столкнется, сойдет с рельс, он неуправляем и так далее, и так далее. Замкнутое пространство – это два человека в общей комнате, по телевизору – единственное окошко в мир – идет одна программа. Всё, больше ничего – такой эксперимент я пытался поставить в фильме «Без свидетелей», он не совсем удался, но заговорил я о нем только в качестве доказательства, что знаком с тем, что называется замкнутым пространством. Там нельзя было выйти на улицу,
Минчин: Вы общаетесь с Андроном?
Михалков: Не так часто, все-таки он довольно много живет вне России, нас разделяют расстояния. Мы довольно разные люди, разные режиссеры, но я очень его люблю и очень люблю у него сниматься.
Минчин: Что вы думаете о «Рублеве»?
Михалков: Великая картина.
Минчин: Я где-то читал, что был третий – актер, кто все это придумал и задумал. И пока он был на море, Тарковский с Кончаловским быстро написали заявку, не включив его…
Михалков: Вот они на фотографии вместе с Тарковским: все от первой до последней строчки было написано только ими двумя. Хотя я и слышал раньше эту историю. Это все абсолютная чушь. Такая же чушь и ложь, как то, что я украл у Хамдамова «Рабу любви». Бездарность в чужом успехе всегда хочет увидеть пошлую причину этого успеха. Так бездарности легче переносить свою бездарность.
Минчин: Да, «Рублев» – фильм гениальный. Он оказал на вас влияние?
Михалков: Да.
Минчин: Я обратил внимание, что они очень-очень дотошно над всеми мизансценами работали, там нет ни воды, ни пустого, все сжато и раскалено до невозможного. Ничего нельзя ни вставить, ни выбросить.
Михалков: Замечательный фильм, замечательный. Я посмотрел эту картину еще раз, когда служил на флоте, в каком-то маленьком клубе, пурга была, мы не могли двигаться. И я послал оттуда Андрею Тарковскому телеграмму, полную восхищения.
Минчин: Вопрос – как им дали это снять?!
Михалков: Это уже не ко мне…
Минчин: «Очи черные» – как возник этот фильм?
Михалков: Происходила довольно странная ситуация: «Донского» мне делать не дали. Зимянин, тогдашний секретарь ЦК, объяснил, что еще, мол, рано. «Грибоедова» не дали снимать карабахские события. Возникла пауза, а мы три года занимались изучением материала, писали одну версию, потом другую, то есть была тяжелая, кропотливая работа. Чрезвычайно интересная, результатом которой стал замечательный кинороман «Жизнь и гибель Александра Грибоедова», до сих пор неопубликованный (и не снят). Мы нашли уникальные документы, подняли уйму архивов. Нашли, например, факты, подтверждающие, что граф Нессельроде был английским агентом, будучи канцлером, министром иностранных дел России.
Мы провели расследование гибели Грибоедова и пришли к выводу, что это было политическое убийство, спровоцированное англичанами, в котором они, конечно, использовали характер Грибоедова, его личные качества – для провокации. 600 страниц машинописного текста. Это была гигантская работа! С точки зрения культурно-исторической это могло быть явление. Но не дали
В восемьдесят шестом возник импульс, я совершенно неожиданно узнал, что Мастроянни хотел бы со мной работать. Это меня очень удивило, я совершенно не представлял, что он видел мои картины. Мы встретились в Париже и договорились, что будем что-то делать. Но несуразно было бы мне снимать картину о Франции или Италии…
Минчин: И напрасно, было бы интересно увидеть ваш срез.
Михалков: Мне это было бы неинтересно, а значит, и зрителю.
Минчин: Я совсем недавно узнал, что у Дюма есть произведение «Кавказ». Он был не кавказский вроде парень?
Михалков: Во всяком случае… С другой стороны, снимать картину с Мастроянни, который играл русского, тоже не имело под собой твердой почвы. Поэтому мы с моим тогдашним соавтором Александром Адабашьяном решили: Мастроянни хотел делать Чехова – мы решили сделать трансформацию. Такой парафраз Чехова – для Мастроянни. И за основу решили взять «Даму с собачкой», но не делать героя русским, а сделать его итальянцем, который влюбляется в русскую. На итальянском курорте. То есть это не экранизация Чехова, и в титрах записано также «по мотивам Чехова». Это самостоятельное произведение, но с чеховской атмосферой. Так возникли «Очи черные», сначала она назывались «Пароход „Улисс“». Мы довольно быстро снимали, но довольно много репетировали. Я лично люблю репетиции.
Минчин: Я получил полное удовлетворение, когда наблюдал за вашей репетицией с Ларионовым и Купченко. Одних коллоквиализмов сколько!..
Михалков: Общались мы через переводчика и сами; я, зная испанский, мог с ним объясняться. Потом с Марчелло я ставил спектакль «Механическое пианино» в государственном театре в Риме. Так что одним кино дело не закончилось. Эта картина, к моему большому удивлению, имела огромный успех в мире. Она получила награду – Пальмовую ветвь – за лучшую мужскую роль. Хотя картина шла прямиком на главный приз. Тогда Климов заявил: либо он останется в жюри, либо «Очи черные» не получат «Гран-При». Это мне сказал Ив Монтан, бывший в тот год председателем жюри Каннского фестиваля.
Минчин: Отчего? Это глупо.
Михалков: Там были свои идеи обо мне, о жизни. Это был его политический расцвет, он был секретарь Союза кинематографистов.
После революционного, 5-го съезда кинематографистов, на котором я сказал все, что думаю об этих «демократических» переменах в киноискусстве. Это был бум! Я стал изгоем, меня как бы отлучили от кино, от общественной деятельности.
Минчин: Кстати, изгоем всегда быть хорошо: они многое успевают сотворить! Мысли вслух.
Михалков: Главный тезис был: я им сказал, что я не верю людям, которые могут не избрать делегатом Съезда советских кинематографистов Бондарчука только потому, что за это ничего им не будет. Свести счеты со всеми теми, кому вы лизали жопу вчера, только потому, что не лизать жопу… стало безопасно. Хотя лизать или не лизать – всегда индивидуальный выбор каждого; вы выбрали – лизать! Так вот теперь, когда вам за это ничего не будет, вы решили ее кусать! Это рабская философия, это рабство. А я не люблю петь в хоре, и я никогда не был в стае.