21.12
Шрифт:
Акрихин уже давно пытались использовать против прионовых заболеваний, но практика показала, что он почти бесполезен. Другое дело пентозан. Получаемый из древесины бука, этот препарат какое-то время внушал Стэнтону большие надежды. Но к его великому сожалению, пентозан не в состоянии был преодолеть естественной защиты, которую кровеносная система мозга воздвигала для того, чтобы уберечь нейроны от опасных химикатов. Стэнтон с коллегами перепробовал все — от изменения структуры и состава лекарства до попыток введения его с помощью специальных шунтов, —
— Акрихин не помогает, — согласился Стэнтон, — и с пентозаном у нас все те же сложности.
— Тогда о чем мы вообще здесь говорим? — недоуменно спросила Каванаг.
— Мы могли бы начать снова выделять антитела.
— После недавнего судебного разбирательства наш директор Канут слышать не может самого слова «антитела». Кроме того, ты понятия не имеешь, сработают ли они на людях, а использовать пациентов с ФСБ как подопытных морских свинок мы не имеем права.
— Стало быть, для заболевших это означает конец? — спросил Стэнтон. — Тогда пойдем и честно скажем это им самим и их близким.
— Только не надо на меня давить, — начала сердиться Каванаг. — Все это мы уже проходили. Я помню, как зарождалась эпидемия ВИЧ, и мы начали с того, что позакрывали все общественные бани. Тогда тоже многие исследователи устраивали истерики и добились, чтобы основные средства и усилия были направлены на срочные поиски панацеи. Кончилось тем, что мы не справились с распространением болезни и тысячи людей заразились ею. А сколько времени потребовалось, чтобы разработать первую методику лечения ВИЧ? Пятнадцать лет, если ты уже забыл об этом!
Стэнтон хранил молчание.
— Поэтому сейчас нашим приоритетом должна быть именно локализация недуга, — продолжала Каванаг. — А лично твоим — разъяснение населению способов сдержать расползание эпидемии и поиск методов уничтожения прионов хотя бы вне человеческого организма. Вот как только число пациентов станет стабильным, тогда мы и поговорим о работе над лекарством. Ты меня понял?
По выражению лица начальницы Стэнтон мог судить, что переубедить ее сейчас — дело безнадежное. И потому ответил:
— Да, я тебя понял.
Когда Каванаг заговорила снова, ее голос уже звучал абсолютно ровно:
— У тебя есть другие идеи, о которых мне лучше узнать сейчас, Габриель?
— Нам необходимо срочно командировать группу ученых в Гватемалу. После вспышек Эболы и хантавирусов наши люди уже через несколько дней работали в Африке, чтобы пресечь эпидемии. Даже введя карантин здесь, мы ничего не добьемся, если не установим и не ликвидируем первоначальный источник заболевания. Оно продолжит распространяться по миру оттуда.
— Власти Гватемалы сейчас не желают впускать в страну американцев, которые могут сами быть носителями инфекции. Они не разрешат пересечь границу. И мне трудно даже оспаривать их позицию, пока у нас нет веских доказательств, что болезнь изначально зародилась именно там.
— Но мы даже толком не знаем, с чем
— Понятия не имею.
— Миссис Каванаг! — раздался чей-то голос у них за спинами.
Оба обернулись и увидели чиновника ЦКЗ с лицом ребенка, который держал в руках папку с грифом «Секретно» на обложке.
— Это результаты анализов? — спросил Стэнтон.
Юноша кивнул, а Каванаг в спешке просмотрела списки. Уже несколько часов они с замиранием сердца ждали отчета о состоянии группы людей из числа тех, кто вступал в непосредственный контакт с больными.
— Сколько положительных? — спросил Стэнтон.
— Почти двести, — ответил чиновник.
Это было больше, чем число случаев ФСБ за всю ее историю. Больше, чем количество заболевших в свое время «коровьим бешенством».
Каванаг вскинула взгляд на Стэнтона, а потом стала лихорадочно листать последние страницы в папке. Ближе к концу алфавитного списка она искала его фамилию.
13
В северной части обширной территории музея Гетти располагался административный корпус, где теперь сидели Чель и ее адвокат. По противоположную от них сторону стола расположились старшие члены совета музея, его главный смотритель и агент Иммиграционно-таможенной службы. На каждом из этих людей был защитный козырек для глаз в соответствии с новейшей рекомендацией ЦКЗ, а на столе были разложены копии официального заявления Чель, в котором она описывала события последних трех дней.
Дана Маклин — глава одного из крупнейших инвестиционных фондов в стране и председатель попечительского совета — откинулась на спинку кресла и объявила:
— Доктор Ману, мы вынуждены издать приказ о вашем временном отстранении от работы без сохранения содержания для проведения более детального расследования. Вам придется приостановить любой род деятельности, связанный с делами музея, до принятия окончательного решения.
— А что будет с моими людьми?
— Они перейдут в подчинение смотрителя, но если выяснится, что кто-то из них был вовлечен в противозаконные действия, он тоже попадет под следствие.
— Доктор Ману, — преувеличенно бодро подал голос один из членов совета, — вы утверждаете, что доктор Чакон не был в курсе того, чем вы занимались, но почему же тогда он присутствовал здесь в ночь на 10 декабря?
Чель покосилась на своего юриста Эрин Биллингс. Та кивком показала, что ей лучше ответить на вопрос, и Чель заговорила, стараясь держаться как можно спокойнее:
— Я не посвящала Роландо в суть того, чем занималась. Просто попросила прийти и ответить на несколько вопросов, связанных с реставрацией древних документов. Кодекса он даже не видел.