22 июня 1941 года

Чунихин Владимир Михайлович

У немцев их вермахт изначально затачивался под агрессию. Соответственно поэтому шёл заранее жёсткий отбор командиров, нацеленных только на победу. Иными словами, на наиболее эффективное убийство.

Красная Армия являлась до самой войны по сути своей классовой армией. Наследницей Гражданской войны. Не в смысле тактики тех времён, хотя это во многом было и во многом мешало. Но главное было не в этом. Главное было в том, что её командный состав был заточен не на агрессию, а на оборону. Огромность территории, протяжённость

границ, откуда слишком часто ощущалась угроза. Недостаток сил, чтобы этим угрозам толком противостоять. Всё это создавало поневоле определённый внутренний настрой. Несмотря на все усилия пропаганды, пытавшейся изо всех сил восславить наступательный дух Красной Армии.

Но армия, до 1939 года не являвшаяся по сути кадровой, поддавалась этому плохо. Её изначальная слабость, обусловленная бедностью государства, сама по себе толкала к тому, чтобы формировать убеждение в том, что вы нас не трожьте, тогда и мы вам не сделаем ничего плохого. В угрозах сделать что-то плохое скрывался едва прикрытая неопределённость. А вот в том, что касалось "вы нас не трожьте", здесь всем было всё понятно. И потому душа поневоле тянулась к этому, понятному. А душа солдата, это ведь очень много.

Выскажу мысль парадоксальную и спорную. Но думаю, что это общее подспудное настроение явилось к тому же в чём-то и ещё одной из причин неверного понимания сценария начала будущей войны. Конечно, ни Тимошенко, ни Жуков такими настроениями не "болели". Напротив, они изо всех сил с такими настроениями пытались бороться. Поскольку не хуже Сталина понимали их пагубность в будущей войне. Но "жить в обществе и быть свободным от общества нельзя". Эти ленинские слова как нельзя лучше показывают всю сложность подобных усилий.

Допускаю, что именно это общее настроение в чём-то подтолкнуло, в числе прочих причин, к общему видению начала войны с пусть кратким, но периодом приграничных боёв с участием какой-то ограниченной части сил. А общее видение заразно.

Поэтому и призывали не паниковать. И не поддаваться на провокации. Не только потому, что перестраховывались. Но и потому, что совершенно искренне могли считать, что нападение противника ограниченными силами будет отбито в любом случае. Гарантированно.

Именно поэтому в Западном Особом военном округе, которым командовал генерал армии Павлов, директиву номер 1 восприняли совершенно формально. Её не потрудились каким-то образом применить к местным условиям или сделать её более конкретной, как это сделали в Прибалтийском округе. Её просто и без изменений передали дальше.

Но это, простите, мог сделать на его месте любой чиновник. Или, точнее, любое лицо, которое прилежно исполняет предписанное, что само по себе похвально. Но вот в случае генерала Павлова о прилежном исполнении, к сожалению, говорить не приходится.

Имея своё мнение по поводу обстановки, да ещё и подкреплённое мнением непосредственного начальства в лице Тимошенко и Жукова, генерал Павлов сосредоточил все свои усилия на то,

чтобы ориентировать свои войска не на возможность начала полномасштабных боевых действий, а только лишь на возможные провокации немцев.

Начальник штаба 4-й армии Сандалов Л.М. "Пережитое".

"...В 3 часа 30 минут Коробкова вызвал к телеграфному аппарату командующий округом и сообщил, что в эту ночь ожидается провокационный налет фашистских банд на нашу территорию. Но категорически предупредил, что на провокацию мы не должны поддаваться. Наша задача - только пленить банды. Государственную границу переходить запрещается..."

То, что Павлов ничего по телефону не упомянул о том, что в директиве предусматривалась и возможность полномасштабного нападения немцев, и говорит как раз о том, что сам он лично не верил в такую возможность, потому об этом и промолчал. Сосредоточившись на том, что он считал единственно тогда возможным - на переходе через границу неких непонятных "банд". Несмотря на то, что его собственная разведка докладывала ему, что никаких там махновцев или ещё каких иных иррегулярных образований нет. А есть сосредоточившаяся уже для удара немецкая армия.

Но мы с вами видели уже, как он относился к различным сообщениям разведки. Для него, как это можно понять, было только одно мерило истины. Это его собственное мнение. Тем более, подкреплённое мнением и авторитетом его непосредственного начальства. Не просто начальства, а победоносных полководцев, реально громивших финнов и японцев. На фоне их военных талантов военные познания полугражданского лица, стоявшего над ними, несколько обесценивали в их глазах необходимость и своевременность его решений. Зато вполне объясняли его излишнюю обеспокоенность.

Кстати. Директива - директивой. Но не забудем и о том, что кроме этого документа были ещё и устные указания и разъяснения, которые доводили до командования приграничных военных округов Тимошенко и Жуков по телефону. И вопросы толкования директивы, конечно же, должны были так или иначе обговариваться.

Эта директива перед самым нападением немцев считается главным приказом, который приводил войска в боевую готовность. Одновременно с этим до сих пор она критикуется за половинчатость и излишнюю осторожность. Высказывается недоумение, почему вместо простого и короткого приказа ввести в действие планы прикрытия-41, давалась именно эта осторожная директива.

Но при этом упускается из виду тот комплекс мер, которые принимались до этой директивы. Без их учёта она действительно выглядит половинчатой. Особенно учитывая то обстоятельство, что в ней был обойден почему-то молчанием вопрос об условиях открытия огня.

Однако, если учесть, что армия с 18 июня уже приводилась в состояние максимальной (без объявления мобилизации) боевой готовности, то директива эта фактически ничего нового не вносила. Обратим внимание на такую фразу из неё: