23 минуты мая

Совина Таня

Встряхиваю головой, не позволяя себе углубиться в воспоминания. Пора дать себе установку и повторять как мантру, что я его больше никогда не увижу и не углубляться в мечты о его внезапном появлении на моем пороге, как Ричард Гир перед Джулией Робертс в «Красотке».

Вытаскиваю первую попавшуюся папку из стопки и говорю Люде, что нужно срочно-пресрочно отнести ее к юристу. Она смотрит не меня скептически, но главное не пристает с вопросами.

Стучу и заглядываю в соседний кабинет, где наш юрист Катя, вальяжно откинувшись в кресле, разговаривает по

телефону и жестом показывает, чтобы я проходила к отдельному столу с чайником. Думаю, дополнительная порция кофеина не повредит, для меня разговор будет не из приятных.

Хорошо Кате одной в кабинете. Тихо, спокойно, если соскучится по общению — забежит к нам. Я же наоборот иногда у нее прячусь. Сижу в уголочке с чашкой кофе и тихо просматриваю отчеты.

Насыпаю в чашки растворимую бурду, которую маркетологи гордо именуют кофе, добавляю сахар и кипяток. Нам-то в кабинет кофемашину Байдин заказал, потому что пить растворимый большому начальнику не положено.

Положено-покладено. Думать об этом тошно. Что Сомов, что шеф наградили себя каким-то статусом и старательно его поддерживают, не прикладывая собственных сил, стоя в тени своих отцов, и чуть что прячутся за их спинами.

Разговор с Катей выходит коротким. Юрист она превосходный, но в бракоразводном деле — полный профан, что меня очень расстраивает. Я надеялась, вернуться домой, имея аргументы в свою пользу. Во мне теплится надежда, что Сомовы не смогут оставить меня на улице с голым задом. С их связями такой исход вполне возможен. Я-то выкручусь. Но не могу просто забыть о куче денег, потраченных на квартиру, которая мне даже не нравится. Возможно, для Сомовых это копейки, но я не дочь миллионера, не жена и даже не любовница.

Катя, заметив мое удрученное состояние, созванивается с бывшим одногруппником — специалистом по разводам. Я чуть ли не подпрыгиваю на стуле, пока женщина с ним общается. Хоть бы он смог найти свободное время. Молюсь, чтобы был шанс продолжить крепко стоять на ногах, не считать каждый рубль, планируя дальнейшую жизнь. Я так жила и больше не хочу.

— Значит так, звезда моя, — говорит Катя, откладывая телефон в сторону, — через час у Антона встреча с клиентом в ресторане. Если подъедешь через два и успеешь его там застать, он тебя бесплатно проконсультирует. Понадобится его дальнейшая помощь, об оплате договоритесь.

— Катюша, лапочка, спасибо тебе огромное, — с восторгом смотрю на женщину, не зная как в полной мере выразить мою благодарность.

— Беги уже. Координаты сейчас перешлю.

В этот момент Катин телефон пиликает входящим сообщением, а я, расцеловав ее в обе щеки, покидаю кабинет.

— Люд, я ухожу на остаток дня, — сообщаю коллеге, вызывая такси.

— А Байдин? — брюнетка недоуменно хлопает длинными ресницами, наблюдая, как я спешно натягиваю полушубок.

— Его здесь нет.

— Не боишься получить нагоняй, если он узнает.

— Не скажешь — не узнает.

По скрещенным Людкиным рукам и недовольному взгляду, понимаю, что шеф не только будет поставлен в известность,

но и получит причины моего ухода.

Но об этом я подумаю завтра. Сейчас важнее успеть на встречу с Катиным другом.

Уставшая, но довольная, выхожу из маршрутки у своего дома, возможно, бывшего. Встреча с юристом прошла продуктивно, но пока что в голове сумбур, потому что Антон Кириллович Симонов говорил быстро и сыпал юридическими терминами, но обещал еще одну бесплатную консультацию уже в его офисе, когда будет больше времени.

Единственное, что я четко уяснила, что бомжом я не останусь и это несказанно радует.

Поправляю воротник куцего полушубка, замерзшими пальцами, пытаясь закрыться от пронизывающего ветра. Руки онемели не только от холода, но и от волнения. Через каких-то пять минут я лицом к лицу столкнусь с Сомовым, и не могу представить, как пройдет встреча. Вряд ли есть хоть мизерный шанс, что Леша послушался и свалил к своей прос… пассии.

С минуту стою перед знакомой дверью, стараясь успокоить бешенный стук сердца и расшалившиеся нервы. Несколько раз сжимаю руки в кулаки и решительно вставляю ключ, щелкаю замком и как осужденный на эшафот шагаю за порог.

Первое, что бросается в глаза, свет на кухне и три чемодана дальше по коридору. Неужели, у Сомова проснулась совесть, и он собрал свои вещи? Верится с таким трудом, что я издаю нервный смешок.

— Явилась, дрянь, — слышу полный презрения ненавистный мне голос.

— Здравствуйте, Антонина Львовна, — стараюсь говорить вежливо, но истерика отпустила не полностью, и в голосе проскальзывает насмешка.

Лицо женщины багровеет, она делает шаг ко мне, выплевывая в лицо каждое слово:

— Твои монатки я собрала, — она кивает головой на чемоданы, — убирайся отсюда, шваль безродная.

В данный момент Антонина напоминает мне английского бульдога с обвислым лицом и трясущимися щеками, только не рычит, а шипит как гадюка.

Никогда не любила этих несуразных собак. Кривые ножки, широкое тело, большая голова и насморк, из-за которого они хрюкают и раздувают из носа пузыри. Невольно морщусь от картинок в голове.

Молча, снимаю обувь, обхожу грузную женщину и, схватив один из чемоданов, качу его в спальню. Когда возвращаюсь и тянусь ко второму, Антонина будто очухивается ото сна.

— Куда прешься, дрянь?! — орет Мегера и хватает за рукав полушубка, дергая в противоположную сторону. — Я сказала — на выход!

Выдергиваю руку, припоминая слова Антона Кирилловича, и холодно произношу:

— Если вы сейчас же не уберетесь из моей квартиры, я вызову полицию.

Блефую. Я, конечно, могу позвонить, и, возможно, они приедут на бытовую ссору, но Антонине сделать ничего не смогут. Свекровь как-никак. В лучшем случае попросят уехать.

Сомову начинает трясти от гнева и квартиру оглашает ее противный крик хуже, чем несмолкающая сигнализация в четыре утра. Оскорбления сыплются как из рога изобилия, и мне хочется помыть уши с мылом. Такие витиеватые выражения, что пару я, пожалуй, запомню.