23 минуты мая

Совина Таня

Когда мои родители погибли, я оттолкнул всех своей угрюмостью и злостью, а они остались, поддержали, помогли выбраться из ямы депрессии.

Во мне что-то щелкает и ломается. Настя была полностью права. Я не только к Кириллу не ходил мириться, я ни к кому не подходил первым. Всегда считал, что веду себя правильно, и если люди после ссоры не возвращались, то так и должно быть. Отсеиваются лишние.

Но дружба — это двустороннее движение, а я как полный мудак застрял на остановке и указываю направление. Кто-то

плюет сразу и уезжает, кто-то возвращается, кто-то проезжает мимо, и только Настя с Кириллом припарковались надолго.

В этот момент осознаю, что я не пуп земли, никто не должен скакать вокруг меня, отплясывая чечетку, я тоже должен проявлять гибкость и идти навстречу людям. Если в отношении бизнеса можно проявлять бескомпромиссность, то к человеческим чувствам, слабостям, ошибкам — нет. Даже если их мнение не сходится с моим.

Сука. Я соскакиваю с места и бегу к лифту, сразу спускаясь на первый этаж, в надежде еще застать Настю. Спрашиваю у охраны, те сообщают — уехала. Не мешкая вызываю Леонида.

Пока стоим на выезде с парковки, замечаю Таню. Ей навстречу несется темноволосый мальчуган, и она с широкой счастливой улыбкой подхватывает его на руки и целуем в пухлую щеку.

Меня ломает второй раз за последние десять минут. Дышать становится тяжело. Тру грудь, где сердце колотится как безумное.

Таня подходит к высокому блондину, подставляет ему щеку, они над чем-то смеются, выглядят как семья. И так тоскливо становится на душе, хоть вой. Ядовитая смесь зависти, ревности и капли обиды разъедает душу. Хорошо, что Леониду наконец удается вывернуть на проспект, и идеальная картинка исчезает.

Таня могла бы быть моей, если бы я проявил чуть больше настойчивости. Но куда там. Мы же гордые, а нас на хер послали. Ай-яй-яй.

Подъезжаем к подъезду Мироновых, и меня покидает вся решимость. Я так сильно виноват перед Настей, и не знаю, как загладить вину. Ведь я раньше никогда этого не делал. Одно дело решить в своей голове, что нужно меняться, другое — сломать и перестроить характер, формировавшийся тридцать лет. Есть надежда, что Настя поможет мне в этом нелегком деле и подтолкнет в нужном направлении.

Из подъезда выходит старушка с подобием собаки, и я вежливо придерживаю ей дверь, чтобы затем просочиться внутрь. На третьем этаже замираю, делаю глубокий вздох и жму на звонок.

— Вы чего так рано? — весело говорит Настя, открывая дверь, и замирает. — Я думала это Мишка с детьми вернулся.

— Впустишь?

Настя отступает и опускает голову, пряча красные глаза. Чувствуя себя последней сволочью, что довел подругу до слез. Заставляю себя смотреть прямо на нее, собирая мужество по крупицам.

— Настен, прости меня, — говорю тихо, — я был неправ.

Женщина поднимает на меня удивленные глаза, но молчит. Ясно, поблажек могу не ждать. Откашливаюсь, прогоняя возникший в горле

комок. Я не знаю какие слова нужно произносить, поэтому говорю, как чувствую:

— Ты во всем была права, кроме одного. Ты очень-очень мне дорога. Давно стала как сестра. И я очень сожалею, что повел себя как мудак.

Настя шмыгает носом, и вытирает слезы, покатившиеся по щекам. А меня словно лезвием по сердцу. Не выдерживаю, притягиваю к себе и успокаивающе глажу по спине. Подруга вяло брыкается, хочет оттолкнуть, а я не отпускаю и шепчу слова извинения. Наконец, она успокаивается и слегка отстраняется.

— Орлов, отпусти. Задушишь же. Я тебе рубашку испачкала, прости, — в голосе ни капли сожаления.

Да, и пофиг. Тряпка она и есть тряпка.

— Пойдем чай попьем, — зовет Настя.

Разуваюсь и топаю за ней, как нашкодивший щенок. Хотя, по сути, я еще хуже.

— Влад, я очень рада, что ты встал на путь исправления. Я знаю, как тяжело тебе дались слова извинения. Но объясни мне пожалуйста, почему ты просто не поговорил с Таней?

— Да, что вы все заладили — поговори-поговори, — говорю раздраженно.

— Ты опять? — Настя резко опускает чашки на стол, сверкнув глазами.

— Все, — поднимаю руки вверх, — постараюсь держать себя в руках. Мы с ней неделю назад в лифте столкнулись. Я так поговорил, что стыдно до сих пор.

Настя вымученно стонет, понимая, что ничего хорошего я Ведьме не сказал. Наливает кипяток в чашки, добавляет заварку и плюхается на стул напротив.

— Исповедуйся, Орлов.

— Я просто разозлился, — надеюсь такого объяснения хватит, но Настька продолжает сверлить меня требовательным взглядом, требуя подробностей.

Приходится рассказывать, начиная с нашего знакомства, заканчивая моей злостью на Танину лицемерность.

— Ты как будто с нее мужиков снимал, — Настя сжимает переносицу, а я снова чувствую себя идиотом, — подумаешь фотки, подумаешь поцелуй. Ты же не знаешь, что ему предшествовало и что было дальше. Что-то увидел, сравнил небось с сукой Кариной, и обиделся.

— Настя, — рычу я, сдерживая рвущуюся злость, — не перегибай. Я, конечно, решил поработать над характером, но за минуту измениться не могу.

— Извини, — подруга миролюбиво улыбается, — ты взрослый мальчик, надеюсь, разберешься.

Через час, выхожу от Мироновых с твердым намерением сделать один телефонный звонок и окончательно решить — вступать в борьбу за Рыжика или вычеркнуть из своей жизни.

29

Три дня я откладываю телефонный разговор. Взрослый мужик, опытный бизнесмен, а боюсь набрать цифры как девочка огромного паука.

Меня пугает, что Симонов, которому я собрался звонить, подтвердит, что Таня не нежный цветочек, какой я себе ее представляю, а ядовитый плющ, готовый впустить свои иголки в мужика с глубокими карманами.