3 ангела и половинка
Шрифт:
– Представляешь, сегодня Микиэль нарисовал герб Гелиуса. Думаю, это его часть воспоминаний. А, представляешь, если окажется, что он житель страны Гелиус? Как было бы хорошо.
Отец наморщил недовольно лоб. Скривился.
– Тогда было бы можно ходить к нему в гости, - не обращая внимания на смену внешности и характера отца, продолжала довольно я, - Ходить в другую страну.
Отец рассердился не в шутку.
– Еще чего! Будешь сидеть дома!
– Пппапа, - не понимая.
– Все, я сказал, - ударил кулаком по стенке и удалился.
На тот момент я была рада,
Больше отца до самого позднего вечера я не видела. Он резко развернулся и ушел в свою мастерскую. Пришел лишь под ужин, когда уже все сидели за столом. С нами сидел и Квенсент. Он практически всегда у нас ел и уже давно стал членом нашей семьи. Отец не разговаривал. А и с тем, за столом звучала полнейшая тишина. Я боялась даже посмотреть ему в глаза.
После ужина прозвучали лишь единственные отцовские отца. Да и то, холодные, как осколки айсберга. Они обращались к Микиэлю. Он просил, точнее, приказал, ему последовать за ним. Они вышли за дом, где отец при полной темноте, и только лишь единственной свидетельнице – серебряной луне (Стоп! Я с Квенсентом, тоже были свидетелями. Мы тихонько выглядывали из-за дверей, притаившись мышками, внимательно прислушивались, о чем идет речь), вели обсуждение. Отец, все еще соблюдая лед в сердце и прямоту речи, сказал, что Микиэль, больше не может оставаться в его доме.
– Почему? – спросил, спокойно воспринимая Микиэль, как его выбрасывают за двери дома, словно провинившегося за что-то котенка. В то время как я эту новость восприняла даже весьма удивленно. Округлила глаза. Закусила губы, лишь бы не закричать с упреками. А кулаки зажала, чтобы сдержать себя на месте, не выдать себя с убежища.
– Не подумай ничего лишнего. Ты парень хорош. Но, с жителями Гелиуса я ничего общего иметь не хочу.
– Вы их не любите? – не понимая, в чем провинился он, за что несет наказания, за какие грехи своих жителей.
Не объясняя, отец попросту отвернул голову и сделал строгое лицо.
– Хорошо. Я уйду сейчас. Лишь соберу вещи, - успокоил Микиэль, что больше не потревожит его и его семью своим присутствием.
– Я не тиран. Можешь переночевать. А завтра, ранним утром уходи, - ослабил айсберг сердца, заявил отец, и резко развернувшись, пошагал в сторону дома.
Квенсент схватил меня за плечо и затянул в дом. Мы быстро сели за стол, и кабы ничего не бывало, ничего не слышали и ничего не знаем, сделали глупые выражения лица, при этом стараясь заняться еще каким-то подручным делом.
Отец, не обращая на нас внимания, протопал тяжелыми шагами прямиком к себе в комнату. Мы с Квенсентом глубоко выдохнули. Нас не раскрыли.
Спустя пару минут, в свою комнату направился Микиэль. Я хотела подняться со стула, обратиться к Микиэлю, но Квенсент меня остановил, и я расстроенная до опустошения в душе, опустилась на стул. Затем, сердце сжалось сильно-сильно, оттого, что я не могу ничего сделать. Ногам захотелось куда-то бежать. Я не удержалась. Подскочила из-за стола.
– Ты куда? – спросил в непонимание Квенсент.
– Я прогуляюсь. Ненадолго, - объяснила и, выйдя за порог дома, забыла за собой прикрыть дверь.
Прогуливаясь по саду Церемониальности, обдумывая, не заметила, как устала, а ноги привели к берегу реки. Мне вспомнилось, что я часто сюда приходила. Когда хотелось побывать одной, когда было грустно, или хотелось о чем-то хорошенько подумать, о чем не подумаешь дома или в другом месте, где постоянно кто-то мешает. А здесь, чувствовалось спокойствие. Даже плавающие под водой рыбы, боялись нарушить гладкость поверхности, чтобы встревожить воду, образовать волны. Все должно быть гладкими, как зеркальная поверхность. Все должно быть спокойным, чтобы очистились мысли, улетучились не те негативные чувства, которые тяготят сердца. А иногда, в таком месте лучше всего выплакаться. Ноги заболели, и я опустилась, присела у дерева, облокотилась об ствол, закрыла глаза. Глубоко вдохнула приятный аромат свежего воздуха и улыбнулась. Расслабилась.
Я совсем не думала, что Квенсент кинется меня искать. На лошади исколесил большую часть города. И когда остался сад, про себя пробурчал: «Конечно». И принялся изучать деревья. Он кабы знал, где я нахожусь, может, мог чувствовать мое присутствие, тихим шагом подошел к дереву, под которым находилась я. Наблюдающее посмотрел. Я лежала на боку, поджав ноги. Спала.
– Вот, значит, где ты, - прошептал он, заботливо улыбнулся, снял с себя свою накидку, и покрыл ею меня.
Несомненно, я любила его синие одежды. Однобортный мундир со стоечкой с косой потайной застежкой с черной каймой. Штанами. Белой рубашкой. Черными сапогами с синими пуговицами на боку. Белыми перчатками. Особенно я любила, шелковую сине-черную накидку. Она была моей защитой. Предметом частого внимания. С внутренней стороны была черной, а с внешней – синей, напоминая мне озорную ночь. Особенно, когда повевал ветер, и накидка развевалась, тем самым привлекая еще большего внимания.
Квенсент присел около меня. Положил руки на колени и замечтался. Засмотрелся вглубь реки. Темной, окрашенной персиковыми оттенками. Посмотрел на меня, тогда на реку, снова на реку.
Где-то в глуши сада запели птицы, но я их услышала, и медленно открыла глаза. И первым делом увидела около себя сидящего Квенсента.
– Квенсент? – протянула удивленно я, не понимая, как он здесь оказался.
– О! Проснулась? – повернув ко мне голову, сказал он, - Ну и заставила же ты меня за тобой погоняться.
– А? – не понимая, поднялась с травы, прогретой теплом моего тела.
Я скинула накидку с себя и протянула Квенсенту, но он сказал:
– Одень, холодно. Простудишься.
– Спасибо, - с благодарностью.
Накинула, принялась застегивать, но ничего не получалось. Тогда Квенсент помог, умело застегнул брошь.
Я пересела, оказавшись позади Квенсента, прислонилась спиной к его спине. Подняла к небу голову и произнесла:
– Хорошая погодка, не так ли?
Ночь уходила прочь, приглашая рассвет, подымая яблоко нерасцветшего солнца.