3 ряд, 17 место
Шрифт:
Елена Николаевна ощущала себя практически преступницей. У нее был замысел. Коварный план, о котором бедная женщина с сумками не догадывалась. И ведь никогда и не скажешь по Елене Николаевне, что у нее в отношении незнакомки задумано нечто особенное.
От страха и волнения у Елены Николаевны в унисон трамваю загрохотало сердце. Место рядом с теткой освободилось. Елена Николаевна села.
Хотя… Да почему она вообще обязана следовать указаниям Михаила Федоровича? Правда, три с половиной тысячи, уплаченных за один сеанс, стоили, наверное, того, чтоб сделать домашнее задание. Но можно ведь обмануть – сказать, что всё выполнила,
Кроме того, раз она платит за сеанс, значит, хочет получить результат. А если без этого задания результат будет не таким, каким мог бы…
Елена Николаевна скосила глаза и взглянула на тетку. Та положила обе сумки себе на колени и обняла их, как двух жирных и дорогих сердцу котов. И смотрела прямо вперед, на дорогу, будто прокладывала трамваю путь. Тетка чем-то напомнила Елене Николаевне маму, и ей сразу захотелось признаться в замысле, извиниться и выйти из трамвая. Но Елена Николаевна сидела у окна, а тетка загородила ногами проход. Пришлось бы перепрыгивать.
– Извините, – пролепетала Елена Николаевна. – Простите…
Кажется, женщина ее совсем не слышала.
Елена Николаевна откашлялась и обратилась к соседке погромче:
– Добрый день… здравствуйте.
– Вы мне?! – удивилась женщина и вцепилась в свои коты-сумки. Смерила Елену Николаевну строгим взглядом и, видимо не заметив в ней опасности, немного расслабилась.
– Да… вам. Я… мне… мне надо вам сказать…
Женщина с явным интересом ждала продолжения. Потом нахмурилась и отрезала:
– Я не подаю. Денег нет!
Елена Николаевна, не ожидая такой реакции, приподнялась, потом села обратно. Зачем она всё это затеяла? Как же стыдно! Неудобно как!
– Нет, я не прошу денег, мне не надо. Как вас зовут?
Елена Николаевна подумала, что если знать имя, то задание выполнить будет легче. Или нельзя спрашивать имя? Но Михаил Фёдорович ничего про это не говорил. Значит, можно.
– Меня? Алла. Алла Владимировна. А что?
– Алла Владимировна, разрешите мне сказать, что я… я вас люблю. Да, люблю. Вы мне очень приятны.
Женщина округлила глаза, и они, кажется, ползли от удивления выше и выше. Она не понимала, как реагировать. На всякий случай сильнее прижала к себе сумки. Уставилась на Елену Николаевну, пытаясь раскусить ее. Или понять, здорова ли.
Трамвай с грохотом остановился, двери открылись. Елена Николаевна легко перепрыгнула через ноги женщины и выскочила на улицу. Тетка приблизилась к окну, покрутила у виска. Елена Николаевна отрицательно помотала головой и пальцами изобразила сердечко. Трамвай уехал.
Елену Николаевну затрясло. Сначала будто от пережитого ужаса. Потом ее стал бить смех – нервный, тяжелый, упругий. Затем смех становился всё легче, проворнее, будто огромные металлические шары разлетелись сотнями маленьких пинг-понговских невесомых мячиков и запрыгали, покатились… И вот уже она шла вдоль путей и от души хохотала. Алла Владимировна, ну надо же…
Сзади посигналил трамвай, Елена Николаевна перешла на тротуар. Навстречу двигался молодой человек с волосами, выкрашенными в приятный бирюзовый цвет. Цвет существовал сам по
– Стой! – Елена Николаевна преградила путь молодому человеку.
Бирюзовая прическа по инерции слегка продолжила движение вперед, но, опомнившись, вернулась.
– Чо надо? – противным тонким голосом проскрипел молодой человек.
– Я тебя люблю, – спокойно сказала Елена Николаевна.
– Чего?
– Того. Чё слышал. Я тебя люблю.
Парень смерил ее взглядом:
– Хочешь меня?
Елена Николаевна сглотнула и ощутила, как щеки покрывают красные пятна. Сзади к парню подошли еще двое разноцветных – девица с ярко-розовыми патлами и длинный тощий парень с желтой косичкой, торчащей из лысины. Елену Николаевну так поразила косичка, которая росла из гладкой головы, что она на какой-то момент забыла о своих словах и вспомнила о них, только когда бирюзовый показал на нее пальцем:
– Эта тетенька меня хочет. Подошла ко мне и предложила потрахаться.
Двое других начали ржать, особенно с косичкой.
– Прикольная. Давайте трахаться вместе! Будешь четвертой?
Девица неожиданно влепила ему пощечину:
– Козел!
– Да я пошутил!
Девица выхватила из рук длинного сумку и рванула вперед.
– Трахайтесь втроем, а меня забудь! – крикнула она и убежала.
Длинный помчался за ней, косичка смешно болталась в воздухе.
– Сорри, теть. – Бирюзовый взял Елену Николаевну за плечи и слегка подвинул. – Давай в другой раз?
– Я сказала, что люблю тебя, а не хочу…
– Я так и понял. Ты это, теть, сильно-то по мне не убивайся.
Бирюзовый похлопал Елену Николаевну по плечу, встал на доску и поехал догонять остальных.
– Сыночек?
Около Елены Николаевны стояла приятная дама. От нее вкусно пахло – духами, кожаной курточкой, благополучием, удачливой жизнью.
– У меня такой же. Но знаете, что я вам скажу – вообще не надо ничего делать. Ничегошеньки. Просто терпите. Они перерастут. Зеленые, розовые, лысые, обкуренные, а потом вдруг вырастут, возьмут в руки портфель и пойдут на работу. Потерпите. Яблочко от яблони недалеко…
– Спасибо, – отозвалась Елена Николаевна.
Она захотела обнять женщину, пожалеть ее и сказать, что и ее она любит. Но нельзя. Говорить эти слова по заданию надо противным незнакомцам, а приятным нельзя. Хотя почему нет? Про это тоже Михаил Федорович ничего не сказал. Можно говорить и без задания ведь.
– Я вас люблю!
Дама удивленно приподняла бровь, пристально посмотрела на Елену Николаевну:
– А-а-а, так у вас семейное, видимо… Или вы от горя помешались?
Дама развернулась, обдав Елену Николаевну дорогими ароматами, и быстро растворилась в лучах солнца.