3 ряд, 17 место

Славина Наталья

– Вы у меня умрете, – обратилась она к новым жильцам, – все трое. Первой умрешь ты, с глазами, но тебя я выкину последней, потому что ты дорогая. Следом умрет ананас, а последним гикнется кактус. Тебя ж вроде просто тупо не надо поливать, так? Но ты все равно умрешь… или от жажды, или захлебнешься, или от разрыва сердца – сейчас точно не знаю, но умрешь. Мне вас жаль. У каждого своя судьба, просто смиритесь.

Она взяла бутылку с отстоянной водой и полила всю троицу. С новосельем, милые.

Кирочка Федоровна понимала, что цветы и мужчины – ее карма, которую она отрабатывает за прошлые жизни. Возможно, раньше она была садовником-эротоманом или нимфоманкой,

неприлично часто меняющей любовников, с которыми спала исключительно в саду или прямо на клумбе. Какая-то связь должна была существовать. Иначе почему и цветы, и мужчины одновременно. Не дается же человеку просто так вот это проклятие – когда ни один, ни один самый неприхотливый цветочек не может протянуть и месяца у нее дома и ни один, ни один самый замызганный и непривередливый мужичонка не задержится и тем более не скажет, что любит или, о, боги, хочет жениться. И цветы, и мужчины исчезали из жизни Кирочки Федоровны без следа. Она просто закрывала дверь – входную или крышку мусопровода – и забывала о них, чтоб зря не переживать. Все слезы были уже выплаканы. Но вот же напасть, вновь и вновь она впрягалась, вставала на этот круг и начинала движение к расставанию, заводила новые цветы и новый роман, чтоб убедиться – у нее не зеленые руки, у нее руки-убийцы.

Первым умер ананас. Пришла соседка тетя Валя, которая иногда убиралась у нее за небольшие деньги, посмотрела опытным патологоанатомом и мрачно произнесла:

– Сдох-засох.

– Но почему? – растерянно спросила Кира. – Я его поливала.

– А я тебе говорила, не покупай экзотику. Куй его знает, что им нужно, экзотическим. Может, его сырым мясом кормить надо. Да-да, а чего ты удивляешься, бывают такие цветы – сырое мясо едят так, что за щеками трещит. Орхидея вон не перелей – он этого не любит.

– Я много не поливаю. Ни ее, ни кактус. Но цветы у орхидеи уже опали, а шляпка кактуса потемнела, хотя красивая, желтенькая была. Как цыпленочек.

– Ты с ними разговариваешь?

– Разговариваю…

– Скажи, мол, не уходите от меня, останьтесь. Я так свою Светочку уговорила остаться. У меня беременность один месяц. Сдуру пошла в женскую консультацию: молодая была, как валенок голова – сверху шерстяная, внутри пустота, хоть кричи туда. Они в этих консультациях за ранний учет беременности какие-то бонусы давали. Типа, на три дня больше декретный отпуск или прибавка двадцать копеек. Не помню. В общем, эта врачиха-барракуда вошла в меня обеими руками, плечами и ноги уже подтянула, будто полностью залезть надумала. И начала там во мне ходить и осваиваться. Чувствую, сейчас зацепится за середину, встряхнет и вывернет наизнанку. Но я молодая, терплю, поперек слова тогда молвить не смела. Может, думаю, у них так принято, у докторшей этих, промять тебя за все внутренние органы. Барракуда выползла из меня, как из бани, мокрая и счастливая, и только одно правильно сказала – девочка у тебя будет. Вышла я из консультации, и так мне плохо стало – мутит, тошнит, ложись прям тут и помирай. Еле до дома дочухала, на диван свалилась, скрючилась так, как сама в мамке лежала, и начала со Светкой своей разговаривать – миленькая, не уходи, не оставляй меня, так тебя люблю, так хочу с тобой быть, пожалуйста. И молюсь. Не Богу молюсь, а деточке своей крошечной, в миллиметр ростом, в крошку хлебную весом. Еще но-шпы глотнула и заснула. И осталась она, Светка, со мной. Вон сама уж троих нарожала. И ты молись им, цветочкам своим.

Поводила тетя Валя еще тряпкой по полу, бросила ее в ведро и ушла. «Дурой не будь», – сказала напоследок. Это у нее

вместо «до свидания» всегда.

Вечером к Кирочке Федоровне зашел Аркашка. Они попили чайку, быстренько удовлетворили друг друга в постели, и Аркашка пошел.

– Слушай, – сказала Кирочка Федоровна ему уже в дверях, – почему меня никто замуж не зовет?

– Я?! – испугался Аркашка.

– Ну и ты тоже. Но не только ты. Никто.

Аркашка начал смешно переминаться с ноги на ногу, как будто хотел в туалет.

– Это… это… я не знаю про других. Но я… это… у меня вообще нет таких планов, как бы замуж, в смысле, жениться ни на ком.

– Ни на ком, понятно. Ладно, расслабься, я пошутила, я тоже не хочу замуж.

– А-а-а… – обрадовался Аркашка и перестал переминаться. – Шутишь всё. Мне приходить на следующей неделе-то?

– Да как хочешь, Аркаш.

И закрыла дверь. Пошла на кухню, поставила чашки в раковину, погасила свет. Навестила цветы. Кактус, кажется, уже отходил от этого мира в другой.

Кирочка Федоровна взяла его в руки и сказала:

– Значит так, даже не смей умирать, слышишь? Я, может, только тебя всегда ждала, любила и хочу, чтоб ты до конца жизни моей вот здесь, на этом самом подоконнике, стоял. Хочешь в шляпе своей дурацкой, хочешь – без. Но какого черта, вы все тут дохнете, что я, не человек?! Руки у меня, что ли, не зеленые, как у всех?! Вот сейчас тебя поставлю, живи давай!

Она поставила кактус на место и посмотрела на орхидею. Та наклонилась в сторону окна, будто ей стало тяжело слушать все эти причитания Кирочки. «Предатели», – сказала про себя Кирочка Федоровна.

Через неделю она выбросила кактус. Он совсем почернел и стал тонким, как пролежавший всю зиму опавший листок. Говори с ними, не говори, один черт – в мусоре окажутся. Кирочка Федоровна покрутила орхидею, было непонятно, сдохла она уже или еще дышит.

Тетя Валя отжала тряпку, плюхнула ее в ведро, вытерла руки о передник:

– Кирусь, слышь, я тут посоветовалась с нашей кассиршей из супермаркета, она говорит, что с орхидеями легко. Им не нужен прямой свет и даже вода особенно не нужна. Клади в горшок раз в неделю-полторы кусочки льда и не трогай, с места не переставляй. Лед есть у тебя?

– Есть. Так заморозятся они?

– Ой, батюшки, защитница цветов нашлась, заморозятся они! Все равно помирает вон, видишь. А потом, когда поживет у тебя полгодика, раздобреет, будет цветку этому, орхидею, хорошо, ты ему – хренак! – и стресс устрой.

– В смысле, стресс? Побить? Наорать? О пол кинуть?

– Не будь дурой. Поставь в холод. Или не поливай месяц вообще, лед не клади. В коридор отнеси. Выведи из зоны комфорта. Они от стресса цвести начинают. В общем, видимо, с ними не как с детьми, а как с мужиками надо. Корми, держи в комфорте, игнорируй и стрессуй раз в полгода. Делай, как я говорю, не будь дурой-то. Просто клади лед и перестань думать – помрет он у тебя, не помрет? Купила, положила лед, забыла. У тебя эта… эта… гипер… чего-то там. Типа, слишком ты за ними следишь и слишком хочешь, чтоб выжили.

– Гиперопека.

– Да, точно! А ты отпусти ситуацию-то. Пусть сами живут и выживают. Просто улыбайся – мол, ну и хорошо, что вы есть. Положила лед и пошла по делам бабьим.

– Слушай, Аркаш, – сказала Кирочка Федоровна, когда следующее свидание подходило к концу, – давай, короче, всё. Чего-то мне надоело: туда, сюда, обратно. Как поезд по расписанию. Хороший ты, Аркашка, но ты же не поезд, а я не вокзал.

Аркашка пожал плечами, она закрыла за ним дверь.

Через день пришел опять: