33 мгновенья счастья. Записки немцев о приключениях в Питере
Шрифт:
Деревья перед окнами приглушали свет, заливавший верхние этажи дома. На письменном столе в углу горела лампа.
«Когда я думаю, сколько одних только драгоценностей у нее конфисковали… — начала она снова. — У меня была ее старая фотография, детский портрет — там у нее такие бриллианты в ушах, такие… — Госпожа Разумонова пригнула средний палец к ладони и посмотрела на Мартенса, как через подзорную трубу, — …только круглые. Даже в старости она сохранила привычку потирать мочки ушей…»
Он выдохнул через нос и покачал головой.
«А знаете, когда я поняла, что мы потеряли?
Госпожа Разумонова перегнулась вперед.
«Я была в седьмом классе, когда подруга показала мне первые апельсины в моей жизни. Тут я вдруг представила себе материнские бриллианты. Одного-единственного было бы достаточно, чтобы скупить всю лавку. Ну не ужасно ли это?»
Госпожа Разумонова поставила на стол свою чашку, придавила отложенную сигарету, сгоревшую до самого фильтра, и молчала. Мартенсу слышалась медленная мелодия, и он не знал, кажется ему это, или она звучит по радио из соседней квартиры, а может быть, с улицы.
«Знаете, о чем я мечтаю, господин Мартенс?» Теперь он заметил, как дрожит ее подбородок, заметил и маленькую бородавку возле носа. Она кусала то верхнюю, то нижнюю губу. Достав из щели в кресле комочек смятого носового платка, высвободила маленький кончик и высморкалась. «О, пардон, пардон!» — она засмеялась было и с плачем выбежала из комнаты. Машенька, черт знает откуда она взялась, побежала вслед за ней, музыка смолкла.
Когда он остался один, комната с обоими креслами и низеньким столиком между ними показалась ему меньше. Он лишь мельком взглянул на фото, открытки, камни, стаканы и кукол, которые разместились на узенькой полочке перед книжными стеллажами. Госпожа Разумонова, словно его и не было в комнате, прошла из ванной прямо к Екатерине.
Мартенс руками поел кулича, пасху есть не стал. Она оказалась прокисшей. Он с удовольствием выпил бы коньяку, сбросил бы подушки с дивана и растянулся, подложив под голову валик. Он слышал голоса обеих женщин, но ничего не мог разобрать. Внятным было только шиканье, которым они пытались время от времени унять друг друга. Мартенс пошел в ванную. При открытой двери — выключателя он не нашел — он умылся, прополоскал рот, протер глаза и лоб, бесшумно сплюнул в раковину и вытер лицо розовым полотенцем с крючка, над которым было написано «Екатерина».
«Мама!» — раздался вдруг сдавленный возглас и оборвался посреди второго «а».
Госпожа Разумонова испугалась. Она, вероятно, не ожидала наткнуться на него в темной ванной. «Извините меня, но мне надо в магазин. И к сапожнику. Екатерина…»
Между бровями у нее прорезалась вертикальная морщина. Уже в пальто она сунула ноги в коричневые туфли и сняла две хозяйственные сумки с крючка в передней. «На час, не меньше…» Она ушла с отсутствующим взглядом, который лишь напоследок скользнул по Мартенсу. Снаружи дважды повернулся ключ в замке. Машенька жалобно мяукнула.
«Можно?» — произнес он в тишину квартиры и постучал в косяк Екатерининой двери. С цветов капало. Он постучал вторично, но теперь в неплотно прикрытую дверь и услышал тихое «да».
Он увидел ее лицо не сразу, а только, когда она поднялась немного выше на подушках и вытянула поднятые под одеялом ноги.
«Изумительно», — сказала она едва слышно и взяла розы.
«Позвольте?» — Мартенс пододвинул единственный стул в узкий проход между двумя кроватями, в конце которого под окном на белом лакированном ночном столике стояла ваза.
«Я кое-что скрыла от вас», — начала тотчас же Екатерина и, нюхая розы, закрыла глаза. Головки цветов лежали у нее на губах.
«Может быть, я цветы…»
«Я ведь знаю!» — прервала она его.
«Что вы знаете?»
«Зачем вы спрашиваете?»
«С понедельника?..»
«Да».
«От бухгалтерши?»
«Она ничего не может поделать», — ответила Екатерина тем же усталым голосом.
Мартенс подался вперед. «Неужели это так плохо?»
Екатерина взглянула на него, будто только сейчас открыла глаза. На переносице и в уголках рта образовались морщинки, она дрожала, стала метаться в постели. Плечи ее тряслись. Мартенс, снова покачав головой, придвинулся ближе, следя за тем, чтобы не касаться постели.
«Главное, что вы получите деньги, — от фирмы или от меня, какая вам разница? — Он поднялся и стоял, наклонившись, — то упираясь руками в колени, то пряча их в карманы брюк. — Екатерина», — взмолился он.
Мартенс с удовольствием вытащил бы розы из-под ее левой руки. Вообще-то, он хотел рассказать о мужике с аккордеоном и двумя женщинами, которых он встретил по дороге. Он хотел их изобразить и спеть:
Дунька, Дунька, Дунька я! Дуня, ягодка моя, — Й-эх, Дуня, Дуня, Дуня, Полюби, Дуня, меня.Женщины так хохотали и так прижимались к мужчине, оказавшемуся стиснутым между ними, что он перестал играть.
«Ну тогда я пошел», — сказал Мартенс.
Плечи Екатерины поднимались и опускались равномерно. Он отодвинул стул.
«Нет, — не сразу ответила она. — Вам придется подождать».
«А она знает?»
«Она у подруги», — объяснила Екатерина и повернулась снова на спину.
«Ну тогда…» — Мартенс снова сел. Одной рукой он гладил Машеньку, которая терлась о ножку стула.
«Я вам пока что-нибудь почитаю. Гейне», — предложила Екатерина и развернула носовой платок у своего лица.
«А что же мы будем делать с розами?» — спросил Мартенс и нагнулся еще ниже к Машеньке.
«ОПУБЛИКУЙТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, в Вашей газете объявление: „Ищем униформу, оружие, часы, фарфор, фотографии и другие вещи царской эпохи для оформления ресторана в Лейпциге. С предложениями обращаться…"» Дальше следовал номер телефона.
После нескольких попыток я дозвонился до автора объявления — Ганса-Карла Шульца. Он-де обратился ко мне по рекомендации *** с просьбой подобрать для него вещи и, если возможно, обеспечить их доставку. Все расходы и вознаграждение он берет, естественно, на себя. «Знаете, — повторял все время Шульц, — как я завидую вам: вы имеете возможность жить в Петербурге!»