365 сказок
Шрифт:
Или я должен найти смотрителя, скитаясь по мирам, и пригласить его сюда?
Я видел, что неподалёку стоит старенький дом, камень его стен ничуть не уступит в возрасте маяку. Наверняка именно там должен был жить смотритель, да только маяк как-то расстался с ним и теперь тоскует. Ждёт кого-то другого или того же самого, да в новом теле и с новыми мыслями.
Прикрыв глаза, я сосредоточился, словно желал услышать историю маяка. Но тот, конечно, молчал — маяки много разных знают легенд, но о себе вот предпочитают не болтать, зато рады порассказать о кораблях, капитанах, русалках, плещущих под
И вдруг где-то внизу раздался звук шагов. Он нарастал, раскручивался, звенел, гудел, точно набирал силу. Это был уверенный и размеренный звук, надёжный и верный. Заинтересованно посмотрел я на вход, где виднелись прутья решётки, въехавшей в углубление в стене не до конца. Кто-то поднимался чуть медленнее, чем я, но всё же не отступал. И можно было посчитать, сколько ступенек преодолел он шаг за шагом, пока наконец не оказался напротив меня.
Тут же свет вычертил волевое лицо, отразившись в серых глазах. И померк, а путник остался в тени, удивлённый тем, что не одинок.
— Ты смотритель? — спросил я.
— Да, — кивнул тот. — А ты?
— Хозяин ключей, — и уложил на столешницу все три — стальной, каменный и алмазный. — Не теряй их.
Он приблизился, деловито нанизал все ключи на кольцо.
— Ступай, тут много работы, — в голосе его послышалась лёгкая ворчливость.
Он был одиночка. Как все смотрители.
И все путешественники по мирам, которых я знал.
========== 012. Снег и кровь ==========
Пробуждающиеся миры приносят много историй, самых разных — грустных и смешных, тревожных, даже страшных, и мягких, как суфле, загадочных и совсем простых, в которых нет ни капли таинственности. Слушая их, я порой представляю, как они выплетаются мелодиями, звенят, дрожат на ветру. Иногда от таких историй остаются колокольчики, которые можно повесить на дерево в саду. В ветреный день все они заливаются звоном, и даже кажется, что этот звук такой силы, что где-то из него непременно родится море.
Но этот мир был молчаливым.
Он вился у чашки с чаем, словно вдыхал аромат, облетел всю кухню и недолго повисел у торшера, скрывшегося под уютным абажуром. После замер у окна, точно за стеклом было что-то, кроме ночных огней и скучных пятиэтажек напротив.
— Какая же у тебя история? — спросил я, заметив, что остальные миры потихоньку меркнут и растворяются: им не откажешь в чувстве такта.
Вот только тот мирок продолжал молчать. Тишина исходила из него такая осязаемая, что её можно было прясть и сматывать в клубки, чтобы потом ткать ковры и пледы.
Я подошёл ближе и всмотрелся в прозрачную сферу. Внутри неё раскинулась безмолвная снежная пустыня. Прикрыв глаза на мгновение, я оказался там.
На первый взгляд здесь было не отличить неба от степи, усыпанной глубоким снегом. Тот был не рыхлым, плотный наст не позволял провалиться, особенно если ступать осторожно. Чуть позже я всё-таки различил, где проходит граница между белой пустотой и пустотой, заполненной снежной крошкой, но это не помогло сориентироваться. Идти было всё равно куда. Ничего, что могло бы помочь в выборе направления, тут не существовало.
Чем дольше я смотрел на раскинувшееся
Наугад я двинулся вперёд.
Присматривался… Нет, до боли вглядывался в белую мглу, стараясь найти хоть что-то, из чего можно было бы… вырастить жизнь?
Этот мир был живым, я не мог с этим спорить, но не хватало воплощения, мельчайшей былинки, которая сумела бы зазвучать. У этого мира ещё не было историй, он был нем и грустил, слишком отличаясь от других, умеющих болтать, смеяться, плакать и рассказывать.
Здесь не было даже ветра, который мог бы запеть, тем самым разрушая тюрьму тишины!
…Я шёл так долго, что устал и присел прямо в снег. Холод уже пробрался под одежду, глаза слипались, внутренний голос нашёптывал, что можно уснуть и даже такой глупой смертью изменить судьбу этого маленького ледяного мира. Ведь моё тело станет единственной краской, что исказит белоснежность, послужит началом.
Вот только мне ничуть не понравилось, что жизнь в этом мире начнётся со смерти. С глупой и моей смерти — не понравилось ещё сильнее.
Но тело, которое становится краской…
Эта мысль меня по-настоящему увлекла. Я обшарил карманы, пытаясь отыскать хоть что-то подходящее. Как назло пальцы уже заиндевели настолько, что я почти не мог шевелить ими. Но всё-таки после продолжительной борьбы вытащил из потайного кармана небольшой нож.
Светлое лезвие, рукоять, перевитая алым шнурком — почти совершенно обычный нож, небольшой и лёгкий. Вот только здесь и сейчас он станет самым важным оружием в мире. Пусть даже в мире маленьком и недоделанном.
Пальцы слушаются плохо, и я всё сильнее замерзаю. Я замерзаю настолько, что мне уже не шагнуть за дверь, которая отделяет этот мир от моей тёплой кухни. Впрочем, о бегстве я и не помышляю. Мной владеет лишь одна мысль, одна идея, и я до слёз хочу её осуществить.
Нож в пальцах дрожит, но мне нельзя его уронить — он пробьёт наст и мне никогда не отыскать его больше в таком снегу. Наконец я сжимаю его достаточно твёрдо, чтобы полоснуть по другой ладони.
Порез несмело набухает алыми бусинами, они постепенно заполняют всю ладонь, слегка темнеют… А затем я выплёскиваю накопившуюся в ладони жизнь на снег, где она тут же расцветает яркой оранжевой кляксой.
Вмиг я оказываюсь на краю обрыва, белые скалы уступами падают вниз, за ними — новая пустошь, но на краю её сияет оранжевой кляксой восходящее солнце. Лучи света золотят и красят алым снега, вырастают, множатся лиловые тени, а вслед за ними встаёт лес, пронзают верхушками белое небо горы, и оно, точно кровью моя ладонь, набирается синевы.
Мне больше не холодно, или я уже лишился возможности чувствовать холод, и мне всё равно — на моих глазах вырастает мир, пробегают серебристыми лентами реки и ручьи, шевелят обнажёнными ветвями деревья, снег укладывается шапками на зелёных еловых лапах. Из-под сугробов показываются тёмные скалы, а потом меж ними вдруг начинает петлять золотистая тропка.