365 сказок

Зарин Ярослав

Мы плещемся в волнах, дно океана под нами поднимается и опускается, словно танцуя, только солнце висит прямо над нашими головами, очень низко и всё равно почти недосягаемо. Я поглядываю на него тоже, почти не удивляясь, хотя тут солнце совсем не такое, как в том мире, где я родился.

В одном из миров, где я родился.

— Теперь мы встретимся нескоро, — говорит он вдруг. И я вижу, что он почти растворился, будто бы его тело было лишь куском сахара, а солёная морская вода слизала его, обсосала, точно леденец.

— Но встретимся, — отвечаю ему. И называю его имя.

В этом имени

есть буква «Л» и звонко произносимое «Р», и есть ещё тихое придыхание, шепчущий отзвук на грани осознания.

Его глаза расширяются. Он будто хочет сказать: «Так ты помнишь?!», но не успевает, потому что закатный свет растекается внутри него, совершенно вычёркивая из этого мира. Я остаюсь один в волнах лавандового океана, опрокидываюсь на спину, чтобы ещё долго-долго качаться, болтаться, кружить, будто щепка…

Наступает мгновение, когда я тону, опускаюсь на дно между рыб и водорослей, становясь его частью, илом, растениями, что почти не знают света. А надо мной — прекрасным куполом, восхищающими красками полыхает небо цвета лаванды.

========== 007. Поющие пески ==========

В этом мире свет столь мягок, что все краски имеют пастельные тона. Они нежны и воздушны, почти прозрачны, легко смешиваются и сплетаются между собой, создавая всё новые оттенки. А ещё свет здесь… звучит.

Остановившись на песчаной дюне, я окидываю взглядом лежащую передо мной пустошь и прислушиваюсь. Да, вот уже сейчас раздаются мягкие звуки, похожие на аккорды неведомого инструмента. Что-то среднее между музыкой ветра и хангом, похожее ещё и на голос поющей чаши…

Я опускаюсь на горячий песок, чтобы послушать, и закрываю глаза. Мелодия пробуждается и разворачивается, раскрывается прямо передо мной сотней звуков и призвуков. И все они рисуют на моих веках удивительные картины.

На самом деле в этом мире больше нет ничего. Вокруг насколько хватает глаз — песок. Ни единой былинки, травинки, цветка. Нет ни деревьев, ни воды, даже пересохшего русла ручья тут не отыскать. Зато здешние дюны умеют петь.

Ветер тут ленив, он едва касается лица, принося с собой только духоту. Песня льётся не благодаря ему, а вопреки. Поёт на самом деле сама земля. А если сжать в кулаке горсть стремительных песчинок и выпускать потихоньку, то в мелодию вплетутся новые звуки. Так можно стать частью удивительного оркестра, не ошибаясь ни в одной ноте.

Удивительный мир, полный жизни и совсем её лишённый одновременно.

Что вообще есть жизнь? Я чувствую её в этом мягком и жарком воздухе. Она щедро разлита в ветре и песках, звенит музыкой, распевает и всякий раз причудливо изменяется. Но никого конкретного тут не найти. Нет животных, нет насекомых, даже растений — и тех совсем нет. Так жив ли этот мир? Отчего же хочется ответить, что да?

А есть иные реальности, тёмные и мрачные, в которых множество монстров, но… Они не кажутся живыми.

Может быть, жизнь — это свет? Мёртво ли наше собственное Солнце, которое пылает и внутри, и снаружи? Можно ли сказать, что оно живёт? Или же это что-то иное, существование, к которому никак не применить слово «жизнь»?

Странные вопросы рождаются на этой песчаной дюне. Ни смысла они не имеют, ни ответа. Иногда кажется, что и в тех, с кем

разговариваешь, не осталось ни капли жизни. Однако же они о себе наверняка скажут, что живы. Удивительная это материя — жизнь.

Я снова зажмуриваюсь, и ветер выдувает из головы остатки непонятных мыслей. Не иначе, я подцепил их где-то в другой вселенной, в какой-нибудь, что насквозь пропахла тоской. Такие ведь тоже есть, их немало.

Но вот здесь и сейчас думать о таком не время, концерт ведь только начался. До захода местного светила пески будут петь ему хвалу, играть и трепетать. И музыка эта ничуть не надоедает. Я прихожу сюда не впервые, но каждый раз всё звучит иначе, точно пески знают неисчерпаемо много песен.

…Когда ветер бьёт меня по плечу, я удивлённо поворачиваю голову. По-прежнему один на песчаной дюне, я понимаю, что кто-то или что-то всё равно присутствует рядом. Уже вечереет, мир пастельных красок, жара и поющего песка готовится ко сну. Здешнее небо не знает луны и звёзд, едва жара спадает, как всё засыпает, пока свет не согреет с наступлением утра.

Может быть, здешняя жизнь есть жар?

Слышится смешок. Невидимка, что замер рядом, не торопится показываться. В общем-то, он может быть совсем в другом мире, может видеть эти места во сне, почти касаться и в то же время никогда не бродить здесь.

Открываю дверь и переступаю порог. Пусть остаётся там — неизвестный, безымянный, невидимый.

Но присутствие не ослабевает. Правда, в том мире, куда я так беспечно шагнул, ещё только полдень. Всё ярко, всё сияет. И я замечаю короткую тень. Вот ты где, невидимка.

Спустя мгновение полуденный свет вычерчивает незнакомца, вырисовывает его фигуру, лицо, высветляет глаза. И я теперь знаю, кто передо мной. Мы никогда не спрашивали имён друг друга, но встречались бесчисленное множество раз.

Смотрим друг на друга без слов. Как и всегда. Протягиваем ладони, но избегаем прикосновений. Наше общение обычно в том и заключается. Путешествующие не часто разговаривают, достаточно и взгляда, чтобы понять, найти ответы и отринуть любые сомнения.

Однако сегодня мой знакомец нетерпеливо дёргает головой и отстраняется. Ему не нравится, что тайна развеялась, потому один шаг — и он снова исчезает. Растворяется в местном зное, чтобы оказаться где-то ещё. Удивительное это дело — путешествия между мирами, да. Должно быть, он хотел поиграть со мной, но мы слишком отчётливо не совпали. Возможно, он не вслушался в музыку песка так глубоко, как я, не поймал тот же ритм. Ах, как много зависит именно от правильного ритма. Порой судьба целых вселенных от него одного.

Но я тоже иду дальше, не стремясь размышлять. Неисчислимое количество миров пролетает мимо меня, и скоро я уже стою на крыльце, теребя ключи в руках. Здесь снова январь, вечер, в глубокой синеве купаются звёзды, фонари окутаны едва заметной туманной дымкой, снежные сугробы спят. Не тепло, но и не слишком холодно.

Во мне ещё живёт музыка песчаных дюн, здесь такая чуждая и непривычная, я помню так ясно безграничную пустыню, похожую на уснувшее и обратившееся песком море. Всё-таки она на самом деле жива. Не могу отрицать этого. Сердце в таких вещах разбирается лучше разума. Намного лучше.