365 сказок

Зарин Ярослав

— И я тоже давно не играл, — раздался ещё один голос.

А вскоре уже и все странники загалдели, признаваясь в том, как мало в последнее время они уделяли внимания музыке. Решено было встретить рассвет всем вместе, всем разом.

Может, все мы были больны в тот миг? Я ведь, даже зная лекарство, не мог отрицать, что был поражён и болезнью.

И конечно, едва рассвело, мы встали на краю обрыва. Здесь были те, кто держал в руках варган, был юноша со звонким думбеком, были две девушки с флейтами, а у кого-то нашлась скрипка…

Точно,

как раз у того, кто у костра жаловался на свою пустоту.

И стоило первому лучу выглянуть из-за края, как мы заиграли. Мелодия лилась каскадом, и каждый из нас понимал, что в этот самый миг рана наконец-то исчезает полностью, не оставляя даже рубца.

…Мы разошлись, когда солнце встало, унося в своих душах мелодию, что сплотила нас, излечила и дала нам сил.

========== 045. Письмо с августом ==========

Я сидел на холме и смотрел, как долина внизу постепенно кутается в туманную шаль. Скрадывались очертания пышных кустов, пропала из виду серебристая лента речушки, скрылись высокие травы. Только пение сверчков звенело и звенело сквозь сизую дымку, прорываясь к небу, удивительно чистому, синевато-фиолетовому.

Крупные звёзды можно было срывать, как цветы. Они чуть заметно дрожали, точно хотели потанцевать, но оказались слишком крепко прикручены к небосводу.

Я откинулся на спину, приминая траву, и вгляделся в наступающую ночь. Было спокойно и тепло, но спать не хотелось ни капельки. Ещё вчера я бежал от промозглого февраля, а сегодня нашёл настоящий август, и нельзя теперь было так просто покинуть это место. Хотелось напитаться любимым месяцем, стать сосудом, в котором он плескался бы подобно дорогому вину.

Ароматы пряных трав, сверчки и звёзды… И совсем немного яблочно-медовых нот. Вот мой личный августовый рецепт.

Улыбнувшись, я прикрыл глаза на мгновение, а когда снова открыл, надо мной парила стайка светлячков. Блуждающие огоньки, отливающие синевой и изумрудной зеленью, кружились и танцевали. Я вытянул руку вверх, один из светлячков тут же опустился мне на пальцы. Крупный, словно недовольный чем-то, он долго устраивался удобнее, но всё же вспорхнул и скрылся в ночном небе. Наверное, там было поинтереснее.

— Какой прекрасный мир ты нашёл.

Я повернул голову на голос и узнал свою давнюю знакомую. Её меч лежал на траве между нами, в рукояти мрачно горел тёмно-алый камень.

— Ты только из битвы, — угадал я.

— Пришла по твоему имени, — она кивнула и недовольно поморщилась, а потом закатала рукав рубашки, показывая повязку на предплечье. — Засмотрелась, вот и…

— Скоро пройдёт, — мне не нужно было видеть рану, чтобы почувствовать, насколько она пустячная.

— Это да, — она тоже улеглась в траву. — А что, тут всегда август?

— Вот этого не знаю, но если бы так, запомнил бы путь в этот мир, — я усмехнулся.

— Я бы тоже, — она помолчала. — А вчера я была у северного моря. Но там царил

декабрь, кажется, вечный.

— Наверное, там было непросто, — я представил валы холодных волн, хрустящую ледяную корочку на камнях в полосе прибоя, обледеневший маяк…

— Непросто, — она усмехнулась. — И холодно, а я… как всегда. Ну ничего. Смотритель маяка приютил потом.

Вокруг разлилась звенящая сверчками тишина, звёзды смотрели нам в глаза и перемигивались между собой.

— Хорошая ночь, — она чуть повернула голову. — Но мне нужно больше действия, я не могу вот так.

Я тихонько рассмеялся.

— В этом между нами разница, я ценю такие моменты, а ты стремишься сквозь них пробежать.

— Зато нам не скучно, — она села. — Куда пойдёшь потом?

— Пить февраль, — теперь и мне захотелось сесть. Я поймал кисточку травы и пропустил сквозь пальцы, ощущая, как она нежно покалывает кожу. — На самом деле я тут решил немного отдохнуть от него.

— Февраль… Я давно не виделась с февралём, чаще всего оказываюсь в каком-то… ноябре.

Мне это было понятно. Ноябрь порой становился настоящей клеткой, занимал собой всё пространство, не позволяя другим месяцам занять положенные места. И было особенно мучительно пытаться прорываться сквозь ноябрьскую белую пелену, изукрашенную обнажёнными ветвями деревьев.

Впрочем, февраль для меня тоже стал ловушкой, из которой не получалось улизнуть надолго.

— Вот, например, на той неделе… — она замолчала, точно ей показалось напрасным обозначать какой-либо временной промежуток, — я застряла в ноябре посреди бескрайней степи. Сухие травы шуршали под ногами, начинался снегопад, всё дышало отрешённой бесстрастностью. А небо открывалось прямо в пустоту. Или было пустотой.

Она запустила ладонь в волосы.

— Тяжело.

Я безмолвно кивнул. Тот мир был мне знаком. Когда-то я шёл и шёл по этой степи, не зная, то ли остаться там, то ли кидаться на иллюзорные стены, разбивая в кровь и пальцы, и душу, чтобы вырваться из ноября.

— Но здесь август, — снова заговорила она. — И он пьётся, поётся и дышит. Как же чудесно.

Снова нас кутала тишина, а звёзды стали ярче. Несколько сорвалось вниз, расчертив небеса, и это было удивительно красиво, но никто из нас не загадывал желаний, мы уж слишком привыкли полагаться только на себя.

— Февраль затянулся, — признался я чуть позже. — Переполнен водой вперемешку со снегом. Влажный, даже сырой, холодный… Не хочу больше февраля.

— Но вынужден к нему вернуться, — она сочувствующе погладила моё плечо. — Это ничего, пока есть возможность сбежать от него на минуту.

— Да…

И мы снова погрузились в молчание. Ночь тут была короткой, на востоке небо уже начинало неумолимо светлеть, а туман в долине внизу поредел, обнажая тёмные купы деревьев.

— Мне пора, — тут она поднялась, волосы каскадом упали почти до земли.