40 австралийских новелл

Маршалл Алан

— Знаешь, друг, послушай моего совета, присмотри себе какую-нибудь другую работу. Здесь трудно. Тебе не выдержать. Пойми, может, ты бы и справился, если б постепенно осваивал это дело. Но нельзя же начинать с нашей каменоломни.

— Ничего, справлюсь. Доновен поджал губы. — Ладно. — Глаза у него стали жестокими. — Но помни, чуть остановишься — выгоню! Предупреждаю.

Он

подвел Стадли к длинной почти отвесной металлической лестнице; она напомнила Стадли машинное отделение на корабле, и о том же напоминал раскаленный воздух, поднимавшийся из каменоломни. На дне каменоломни мерно взмахивали молотами пять человек, казавшиеся сверху карликами.

— Разыщи Фредди Джейкса, он старик, одноглазый. Второй глаз здесь потерял. — Доновен презрительно усмехнулся. — Имей в виду, я буду следить за тобой.

Стадли начал осторожно спускаться. Солнце накалило стальные ступени. Воздух становился все более спертым и горячим. Спустившись на дно, Стадли стал искать Джейкса.

Джейкс, заметив его, пошел к нему навстречу — низенький, кривоногий, с огрубевшим лицом и грязно — розовым пластырем на глазу.

— Здорово! Тебя сюда послали?

— Да. Вы — мистер Джейкс?

— Я, но можно и без «мистера».

— А я Стадли.

— Ладно. Положи свой пиджак где-нибудь здесь, в сторонке. Тебе потребуются котелок и кружка, но сегодня можешь пользоваться моими. Завтрак с собой захватил?

— Нет. Видишь ли, я не знал…

— Ладно, обойдемся, я чего-нибудь раздобуду для тебя в лавке, а в пятницу заплатишь.

— Спасибо.

Джейкс дал ему молот.

— Начни-ка с этой глыбы, ладно? — По его лицу пробежала едва заметная улыбка. — Это тебе часика на два, тут с тобой ничего не случится.

Стадли снял пиджак и засучил рукава. Он исподлобья посмотрел на других рабочих: они наблюдали за ним, не отрываясь от работы. Подняв молот, Стадли удивился, что тот совсем не тяжел, и вздохнул с облегчением. Он представлял себе молот похожим на увесистую кузнечную кувалду, а этот — детская игрушка! Он поднял молот и ударил по каменной породе. Рукоятка задребезжала, болью отдаваясь в руке. С притворным спокойствием он снова взмахнул молотом, прилаживаясь к рукоятке и всякий раз меняя направление удара, пока не прекратилось дребезжание.

Он глянул вверх: Доновен следил за ним. Стадли ударил еще сильнее, радуясь, как легко держать молот, с какой силой сталь крушит камень. Он гордился тем, что смог перейти от работы у станка, на паровой землечерпалке и у насоса к тяжелому труду в каменоломне. А могли бы они — он окинул взглядом остальных рабочих — делать его работу? Собрать паровоз, управлять краном? Вряд ли… И Стадли крепче ударил молотом, с удовлетворением улыбаясь этой мысли.

Пот лил градом, ручьями стекая по пыльному лицу и шее. Штаны липли к ногам, рубашка вся промокла. Болело горло. Облизнув губы, Стадли ощутил, что они покрылись твердой, как короста, коркой. Дышать было трудно. Крошечные мухи досаждали, лезли прямо в глаза…

Мускулы ныли, руки отяжелели, ладони покрылись водяными мозолями. Он не представлял себе, как эти люди могут выносить такое мучение изо дня в день! Он ударял молотом куда попало. Ах, если бы он мог остановиться!.. Вот Стадли отшвырнул молот и улегся в тени. Некоторое время он полежал неподвижно, отдыхая. Потом содрал с себя мокрую от пота одежду, встал под душ, густо намылился. Аромат мыльной пены постепенно вытеснил едкий запах пота. Он проворно вытерся, надел свежую, чистую одежду. Прислонясь к стойке бара, он спросил кружку пива, поглядел на свет, как от золотистого пива отделяются белые пузырьки и пеной подымаются вверх… Стадли слизнул с губ пот, стекавший по носу, злобно тряхнул головой, отгоняя мух, и продолжал механически бить по камню.

Если бы он только мог остановиться, бросить все…

Глаза его жены заблестят, когда она увидит по его испачканному лицу, что он работал, и опять помрачнеют, стоит ей узнать, что он бросил работу. Поникшие головы ребятишек за скудной трапезой будут ему живым укором… Он вздохнул и продолжал работу.

Стадли посмотрел на породу. Ее поверхность расслоилась на какие-то куски, на отдельные камни, но сердцевина, да и, в сущности, вся порода осталась цельной, без еди ной трещинки. Видя это, он почувствовал свою беспомощность: невозможно было представить себе, что эту глыбу удастся когда-нибудь расколоть. Быть может, Джейкс нарочно поставил его к такой глыбе — ее невозможно разбить, от нее уже все отступились, — а он хочет испытать Стадли и заставить тоже отступиться? Может, спросить Джейкса, дать ему понять, что он разгадал его шутку?

Ему послышалось, что кто-то окликнул его; и тут же почудилось, что он снова у окошка конторы, а каменоломня— лишь дурной сон. Но затем он понял, что его звал Джейкс. Старик предлагал ему свой завтрак.

— Пора перекусить. Пойдем присядем в холодке. — Стадли, спотыкаясь, двинулся за ним. Четверо других рабочих уже сидели в стороне, на куче камней; они закусывали и читали газеты. Джейкс кивком головы указывал по очереди на каждого:

— Листер, Кинг, Доэрти, Брегг… Стадли.

Стадли сел рядом с Джейксом; Джейкс налил кружку чаю и подал ему. Стадли сделал глоток и, хотя чай был обжигающе горяч, он снова отпил. В горле так пересохло, что он не мог проглотить ни куска, не напившись вдоволь.

Позавтракав, рабочие свернули папироски. Стадли до смерти хотелось курить. Он обшарил карманы, хотя прекрасно знал, что еще в очереди докурил последний окурок. Он закрыл глаза. Запах табачного дыма мучил его.

Один из рабочих, по — видимому, Кинг, спросил его:

— Как тебя зовут, браток? По имени-то как?

— Генри.

— Генри?

Ни один не засмеялся и не улыбнулся, но Стадли почуял насмешку. Вот именно: не Билл, Джек или Сэм, а полностью— Гекри. Он снова закрыл глаза, стараясь заставить себя не думать о настоящем… Он думал о родном доме, где прошло его детство, о молодости; весь день — работа в мастерских, в перерыве — кружка портера с товарищами, потом — горячий душ, беседа за чашкой чая в кругу семьи, прогулка на велосипеде. Бывало, взбираешься в гору, а затем стремительно несешься вниз, вниз…