40 австралийских новелл

Маршалл Алан

— Так и я думал. Лиха беда начало. А ведь все беспрестанно дорожает.

Мервин обошел машину кругом и стал около переднего сиденья. Чарли подошел поближе.

— Да не говорите, — продолжал Чарли, — мне ли не знать? Откладываешь какую-то сумму, а потом все дорожает: еда, одежда. Растут квартплата и налоги. И что получается? А? Все равно надо отваливать восемь монет за машину и за ее содержание. А тут еще всякие болезни? Да, кстати, новость — читали сегодня газету? Повышается третий взнос по страховке. Как будто они сейчас мало из нас

выжимают, эти автомобильные компании с их страховкой! Вы когда-нибудь вникали в это дело? А надо бы. Теперь вот собираются повысить плату за регистрацию, а там, глядишь, бензин подорожает. Да, чуть не забыл: мне вчера шепнули в главной конторе — в мастерских собираются срезать все сверхурочные. Вот, значит, какие дела…

Чарли умолк, лишь когда Мервин включил мотор.

Вернувшись в дом, Мервин почти весь вечер молчал, и, сколько Лорна ни пыталась вовлечь его в разговор о ма шине и о будущих поездках, ей так и не удалось вывести его из этой странной задумчивости.

Спать он лег с тяжелым сердцем. Болезнь Мэри, постоянные жалобы Джона на боль в груди, тяжелая сцена с соседом, третий взнос по страховке, подъездная дорожка, новое шоссе, прекращение выплаты сверхурочных — все эти думы теснились в его мозгу, а стоило ему отвлечься от них, как тотчас же приходили на память советы отца и других людей. Он думал о товарищах по работе. Вот Задира с его вечными насмешками или Ларри… Говорил же ему Ларри, что он сам себя дурачит…

Горькие мысли долго не давали ему уснуть и в ту ночь и еще много — много ночей, и от этого он стал угрюмым и неразговорчивым, почти все время молчал на работе и дома.

А Лорна — она не все поняла в тот первый вечер, но потом у нее появилось ощущение какой-то странной пустоты, как будто она лишилась чего-то навеки.

АЛАН МАРШАЛЛ

В ПОЛДЕНЬ НА УЛИЦЕ (Перевод Н. Лосевой)

Инкассатор положил деньги в карман и сказал кассиру:

— В который это раз я приезжаю, конца нет.

— Да, — сказал кассир. Он сосредоточенно отсчитывал монеты, мелькавшие между его пальцами, и не поднял головы. — Конечно.

Инкассатор попрощался и толкнул одну из вращающихся дверей, выходивших на главную улицу. В банк ворвался грохот трамвая. Инкассатор вышел из двери и вдруг остановился как вкопанный на верхней ступени каменной лестницы, спускавшейся к тротуару.

Внизу парень в кожаном фартуке опускал на нижнюю ступеньку девушку, безжизненно повисшую у него на руках. Его товарищ, курчавый паренек, упершись руками в колени, весь подался вперед и смотрел на них, не отрывая глаз.

Парень, державший девушку, широко расставил ноги, чтобы сохранить равновесие. Он сжал губы и затаил дыхание, напрягаясь под тяжестью ее тела. Осторожно опустив девушку на нижнюю ступеньку, он обхватил рукой ее плечи, чтобы удержать ее в сидячем положении.

Голова девушки упала на грудь. Руки повисли как плети, и ладони с согнутыми пальцами касались ступеньки.

На тротуаре возле нее валялся красный кошелек.

Заметив инкассатора, парень в кожаном фартуке почувствовал облегчение. Он беспомощно взглянул на него. От того, что он смотрел вверх, лоб его наморщился и лицо казалось страдальческим.

— Она вот тут стояла, — сказал он. — Стоит себе здесь, а потом возьми да упади. Я на нее гляжу, а она как грохнется!

Быстрыми шажками подошла худенькая женщина в оЧ* ках. Она опустила плетеную сумку и бумажный сверток на тротуар у ног девушки.

— Положи ее, — сказала она поспешно. — Запрокинь ей голову, назад запрокинь. Не отпускай.

Парень в кожаном фартуке сделал все, как она велела. Он очень старался. По его лицу было видно, как он рад, что с него сняли ответственность.

— Раздобудь воды, — сказала женщина. Она с тревогой смотрела на девушку.

— Воды! — крикнул парень, торопливо подзывая своего товарища.

Курчавый паренек в нерешительности посмотрел по сторонам.

— Воды? — пробормотал он. — Конечно, воды надо бы.

— В банк сбегай, — сказал инкассатор, радуясь возможности чем-нибудь помочь.

Паренек побежал в банк.

Девушка сидела полулежа, касаясь головой края верхней ступеньки, и парню в кожаном фартуке видно было ее запрокинутое горло; казалось, что это нежное тело обречено на заклание.

Глаза девушки были закрыты, в лице ни кровинки, она едва дышала. Ноги ее свисали со ступенек, упираясь высокими каблуками туфель в тротуар. Спустившаяся петля на чулке была затянута толстой коричневой ниткой.

Худенькая женщийа, склонившись над девушкой, смотрела ей в лицо с острой жалостью.

На противоположном тротуаре столпился народ. Толпа стояла, молчаливая, сосредоточенная. Некоторые перешептывались, склонившись друг к другу, остальные пристально смотрели на девушку, не говоря ни слова.

На тротуаре перед банком толпа росла. Мальчишка с велосипедом остановился и, не слезая с седла, опустил одну ногу на тротуар. Он жевал резинку и не сводил глаз с девушки. Его охватило приятное возбуждение, шутка ли! Работа рассыльного такая скучная и неинтересная, а тут настоящая жизнь.

Возле мальчишки стоял тучный мужчина с трубкой в зубах. У него был вид философа, нашедшего подтверждение какой-то мысли, давно созревшей в его мозгу.

Чиркнув спичкой, он поднес ее к трубке и продолжал наблюдать за девушкой поверх огонька. Потом вынул труб — Ку изо рта и выпустил струйку дыма, растаявшую над головами. Обращаясь к толпе, он глубокомысленно изрек:

— Всегда одна и та же история. Не раз видал.

Никто не обратил на него внимания, только мальчишка на велосипеде взглянул в его сторону с неожиданным интересом, в своей неопытности жадно ловя слова, которые просветили и вразумили бы его.