40 градусов

Коридоров Эдуард

Мы поехали.

По дороге притормозили возле булочной. Один из братков слоном протопал внутрь.

– Бугор только здесь хлебушек берет, – пояснил старший. – Другого не уважает.

Конечным пунктом поездки оказалось кафе с нежным названием «Журавушка». Наша делегация промаршировала через общий зал, где в самом разгаре было многолюдное гулянье. Люди веселились давно и качественно. Вслед нам несся визг скрипки и подвыпивших женщин.

В отдельном

кабинете за тщательно накрытым столом нас ждали пресловутый бугор и еще несколько сподвижников. Здесь царила мертвая тишина. В воздухе витало даже что-то погребальное. Я промямлил слова приветствия и вознамерился плюхнуться на ближайший стул. Бугор повел бровью, и сподвижники пересадили меня на более правильное, по их мнению, место.

Официант внес блюдо с тонко нарезанным хлебом, наполнил рюмки, и застолье тронулось.

Минут пятнадцать мы молча жевали салат. Меня подмывало выпить, но я уже понял, что за этим столом свои жесткие порядки. Нарушать их как-то не хотелось.

Наконец бугор положил вилку и с бесстрастным лицом откинулся на спинку стула.

Браток, что бегал в булочную, тут же схватил рюмку и поднялся.

– За нашу встречу и за нашего гостя! – громко произнес он на сносном русском языке.

Все сдвинули рюмки, выпили и с чувством закусили.

Бугор ел, казалось, щеками и ушами – именно эти части тела активнее всего были задействованы в процессе поглощения пищи. Массивный же череп бугра угрожающе нависал над столом, как бы подчеркивая тщету и преходящесть продовольственных радостей.

Мы ели и выпивали методично, как по расписанию. В перерывах между тостами слышались лишь позвякивание приборов о тарелки и осторожные покашливания столующихся. Тосты произносились строго по кругу, замкнуть который, как стало понятно, должен был бугор.

Мы уже подняли рюмки за удачу в делах, за родных и близких, за фирму, основанную «афганцами», за скорое решение всех возникших проблем.

Я немного захмелел. Возникло дурашливое желание нарушить эту солдафонскую очередность тостов. Ну и потом, я же дорогой гость. Мне можно.

Улучив момент, я довольно торжественно поднялся, поднес наполненную рюмку к сердцу и открыл было рот. Сподвижники перестали жевать и уставились на меня непонимающе. Тишина вокруг стала еще плотнее. Ее прорезал спокойный голос бугра:

– Ты садись, кушай. Потом скажешь.

Я поглядел на его череп, сел, вернул рюмку на место и послушно стал кушать. Все пошло своим чередом.

Мне

дали слово, когда высказались уже все, кроме бугра. К тому времени состояние мое можно было описать как похмелье после дня поминок или вечернюю осоловелость на второй день свадьбы. Я выдавил из себя что-то дежурное, аккуратно чокнулся с каждым из сподвижников и влил внутрь полную рюмку водки: так здесь делали все.

Спустя положенные пятнадцать минут бугор вытер салфеткой губы, щеки, уши и восстал над столом. Взгляды присутствующих устремились в область его рта. Бугор задумался, повертел двумя пальцами рюмку, затем крепко сжал ее всей ладонью. Хмурое лицо его несколько просветлело.

– За нас! – отрубил бугор и с журчанием поглотил водку.

Братва как по команде задвигала стульями, поднялась. Этот тост мы выпили стоя. Затем, мгновенно утратив интерес к происходящему, «афганцы» вновь уткнулись в свои тарелки. Совсем недавно официант подал нам второе – на тарелках оставалось еще изрядно. Я представил, что через пятнадцать минут тосты пойдут по второму кругу, и меня охватило смятение.

Я пошел в уборную. Сквозь тонкую ее дверь хорошо слышны были веселые шумы общего зала. Там наяривали что-то еврейское, шустрое, зажигательное. От топота танцующих чуть подрагивали стены.

Решительным, хоть и слегка заплетающимся шагом я направился в зал. Меня обступили пьяные беспечные люди, выписывающие под музыку немыслимые кренделя. Две песни подряд я оттанцевал так, что ликующая публика отступила, дав мне простору. Пот катился градом, лицо полыхало, в груди наладился такой перестук, будто там выступал ансамбль песни и пляски нашего военного округа.

– Давай еще раз еврейскую, – заорал я.

Дали еврейскую. Я завсплескивал руками, зачастил каблуками. Отовсюду неслись ко мне восторженные крики, сквозь клубы табачного дыма и оглушительную скрипку пробивались шквалы аплодисментов. Поодаль были видны внушительные фигуры любующихся мною «афганцев». Я скинул пиджак, повертел его над головой и зашвырнул куда-то в толпу.

Никогда в жизни я так не танцевал. Я, если честно, танцевать не умею вовсе.

С трудом отыскав пиджак, я вывалился на свежий воздух. Водочные пары гуляли в голове, радость и покой разливались в моей душе. Она, опустошенная и слабая, пела тоненько и высоко.

Редко выпадали мне такие хорошие вечера.

Большой смысл и маленькая жизнь

Если начинаешь сторониться знакомств, новых лиц, – это, будь уверен, постучалась к тебе в двери трусливая старость.