40 градусов

Коридоров Эдуард

По телевизору начался праздник.

Мы глядели на энергично прыгающих, самозабвенно радующихся звезд эстрады и пытались приобщиться к их веселью. Не получалось.

– Как-то искусственно они хохочут, – задумчиво сказал папа. – В газете писали, что для всех этих «голубых огоньков» было куплено пять вагонов шампанского. Может, не повезло им с шампанским-то. В последнее время наши рационализаторы уже и шампанское научились подделывать.

Нас

продолжал занимать вопрос качества напитка из первого подъезда. Мы методично наливали и прислушивались к организму. Он молчал. Только во рту стояло послевкусие, как будто мы наглотались горелой резины.

Когда впустую была выпита четвертая бутылка, стало ясно, что праздник не удался и надо спасать ситуацию. Телезвезды, чувствовалось, тоже не рады уже были брызгам шампанского. Потухли как-то, пели уныло, улыбались заученно.

Мы были в более выгодном положении – на свободе. Когда «паленка» подошла к печальному концу, папа достал заначку, пересчитал деньги. Теперь решено было брать настоящую водку, невзирая на дороговизну. В это время суток она имелась все там же, в первом подъезде.

Две бутылки доброй сорокаградусной доставили нам истинное наслаждение. Мы не только досмотрели выматывающий душу концерт, но сумели осилить обе серии «Иронии судьбы» и одну серию «Чародеев». К шести утра папа уже в полный голос подпевал киногероям, а я выигрывал у него в шахматы, чего отродясь не бывало.

Стало нам светло и спокойно, как бывает в самом начале хорошего, многообещающего застолья. Тем прискорбнее был факт окончания вторично купленной водки. Он воспринимался нами как преступление против человечества.

– В конце концов, мы ни в чем не виноваты, – сказал я. – Многие спорят, что важнее – процесс или результат. Лично мне кажется, что главное – не победа, главное – участие.

– А денег-то больше нет, – напомнил папа.

Не в нашем характере было предаваться отчаянию. Мы принялись обшаривать карманы многочисленных имевшихся в доме пиджаков, курток и ветровок. И упорство привело нас к успеху. В скором времени набралась горка мелочи, которой вполне хватало на четыре бутылки «паленки».

«Точка» в первом подъезде жила наполненной, оживленной жизнью. Заветная дверь не закрывалась: то и дело входил и выходил деловитый, озабоченный, сосредоточенный народ. Умы празднующих занимались нелегкими математическими расчетами.

Знакомый резиновый привкус окрасил новогоднее утро в несколько индустриальные тона. «Паленка» пилась тяжело, через силу, просилась обратно, но, удержанная внутри, растворялась в организме бесследно и безрезультатно.

Мы сидели на кухне, а под столом выстроилась батарея пустых бутылок.

– Нет,

на каком-то этапе мы с тобой промахнулись, – глядя на них, сказал я. – Это ж надо, сколько денег на ветер.

– Ничего, – успокоил меня папа. – В первом подъезде пустую тару на полную обменять можно. У нас тут, пожалуй что, и на бутылку настоящей водки хватит.

Наши организмы дружно поднялись и празднично зазвенели стеклянной тарой.

Слово и дело

Подумать только, лет двадцать назад слово «террор» было в диковинку.

Все, что им обозначалось, казалось страшно интересным. Наверное, потому, что им обозначалось все, что угодно.

В частности, бандиты, делившие проституток, наркотики и ларьки, были, несомненно, террористами. Они безжалостно убивали друг друга и пугали народ. Одна уральская группировочка стрельнула из гранатомета в здание областного правительства. Это не вызвало ажиотажа в тогдашнем обществе. Общество подспудно понимало, что областное правительство – цель достойная.

Любой здравомыслящий журналист в то лихое время стремился заняться террористическими темами. Дни были злобными, а писать хотелось на злобу дня.

Я договорился об интервью с офицером из организации, которая много раз меняла название, но ни разу – своего глубоко патриотического предназначения. Совершенно закрытая и тайная, организация эта умудряется на протяжении десятков лет мешать людям жить. Способы ее деятельности вполне рутинны: доносы, вербовка, слежка, прослушка, шантаж. Все это – основа жизнеспособности нашего кривобокого государства. Идеологию насаждали, и она въелась в нас: ради чего-то большого, светлого и предстоящего следует не колеблясь жертвовать сегодняшним малым. Жизнью, судьбой, близкими, убеждениями. Только так можно в ближайшем будущем большое сделать больше, а светлое – светлее. Вот каков коренной русский чекистский патриотизм.

И вот попадаю это я в святая святых. Иду по тихим коридорам. Нахожу нужный кабинет. Обстановка классическая – мебельно-канцелярская аскеза и железный Феликс на стене.

Областной борьбой с терроризмом командовал невысокий, пего-рыжий, немного стеснительный майор. У него была простая физиономия деревенского гармониста, много потрудившегося на свадьбах и проводах в армию.

После первых моих вопросов он понял, что я ни черта не смыслю. Майор принялся обстоятельно разъяснять тонкости законодательства и специфической терминологии. Где-то через час наметанный глаз чекиста разглядел, что диктофона у меня не имеется – все ценные сведения я вручную заносил в блокнотик. Холодная голова подсказала майору: он разглагольствует зря.