48 минут, чтобы забыть. Фантом
Шрифт:
Я прикрываю глаза от навалившейся горечи. Знакомое чувство, когда пытаешься заполнить пустоту внутри синтетическим заменителем: фальшивыми воспоминаниями, в которых все идеально; придуманными рассказами, где все играют по твоим правилам; а иногда, когда одиночество достигает края — всего лишь пуговицами. Вещами столь же мелкими и ненужными, как и мы сами. Ты пытаешься успокоить собственную душу, даже если обманываешь себя, что на самом деле кому-то необходим, что хоть на один краткий миг был кто-то. Но ведь работает.
— А
Рейвен кривится. — Ради всех святых, да никогда в жизни! Ни он, ни его придурок старший брат. Через лабораторию проходило много парней, но лишь единицы мелькали постоянно. На них я никогда не обращала внимания. Мне не нужны были отношения.
Она сгребает свою коллекцию в кучу и замирает, не зная, что теперь с ней делать.
— Я думаю, она тебе больше не нужна, — тихо отвечаю я на невысказанный вопрос. — Теперь ты ведь знаешь, Шон отказал тебе не потому, что считал себя лучше. А просто потому что Шон…
— …такой Шон, — договаривает Рей. — В его шкафу тоже хватает своих скелетов.
— Как и у каждого из нас, — подтверждаю я, кивая. Шон знает, что красив, но пытается всеми силами это скрыть, будто тоже кому-то и что-то доказывая.
Рейвен протягивает металлический жетон. «Рид», — читаю я и поднимаю на нее удивлённый взгляд. По спине пробегает неприятный холодок, когда вспоминаю лицо Шона, застывшее каменной маской, и разочарованный взгляд.
— Джесс уехал за паспортами, — поясняет девушка, скашивая взгляд на пол. — Оставил нас ночевать в какой-то дешевой гостинице в Лондоне. Номер там еще меньше, чем здесь. Ну а Шон, ты же знаешь, какой он…
— Какой? — неуверенно уточняю я, все более убеждаясь, что мы знакомы с разными версиями Рида.
— Огромный, — раздраженно бурчит Рейвен. — Как разляжется на всю кровать. Комната и так крошечная, еще и он место занимает. Темнота кромешная, не разойдешься. И как-то вышло… что я разозлилась, а его лицо оказалось близко. И вроде ничего не произошло. А потом вдруг раз… нечаянно столкнулись и зацепились губами… А потом я и опомниться не успела, как повисла на его шее. Ты же понимаешь, как это.
К сожалению, я понимаю. Можно воевать, ругаться, изводить упреками, считать, что без человека тебе будет проще, а потом внезапно вписаться друг друга, как вдохнуть полной грудью. И кажется, что раньше и не дышал, и не жил вовсе. Жаль, что люди слишком поздно осознают в какие моменты были по-настоящему счастливы, потому что все, чего мне хочется сейчас, — это сорваться и бежать к нему, не жалея ног, но я сильнее упираюсь в пол пятками.
— Все не так просто, — отвечаю я.
— Правда?
— Иначе бы нас здесь не было.
Рейвен пожимает плечами.
— Может, я и не была до конца откровенной, но я не предавала вас, — говорит
Я отворачиваюсь, глядя в окно на крышу соседнего дома: кирпичная труба пускает клубы дыма в лицо рассветному небу. Все тело ноет от усталости и недостатка сна. Рана в боку снова пульсирует, но несмотря на боль, я протягиваю руку и сжимаю тонкие девичьи пальцы.
— Я тебе верю, — устало отвечаю я. Нам всем пора начать сначала. — Даже если я — Максфилд, а ты — Торн, мы — не они! Ясно?
В прошлой жизни мы добивались желаемого, избегая правды и действуя в обход. Теперь же пора начинать говорить прямо.
Рейвен кивает, сжимая мои пальцы, и впервые улыбается совсем другой улыбкой, без привычной натяжки и скрипа. Словно выскочившая шестеренка где-то в ее душе вдруг встает на место. Так мы и сидим, держась за руки и молча глядя в окно, пока солнце полностью не встает над красными крышами.
— Что будет, когда мы расскажем о Кораксе? — спрашиваю я, не поворачиваясь.
— Трибунал.
— Я имею ввиду с нами.
Мы переглядываемся. На этот вопрос ни у кого нет ответа, но чего бы эта правда не стоила, она должна быть озвучена.
Бессонная ночь вкупе с сыростью, нервами и февральским холодом окончательно подкашивает нас обеих. Несмотря на то, что наступило утро, даже яркий свет не может помешать уснуть, и я отключаюсь. Но когда спустя буквально минуту в панике открываю глаза, пытаясь понять где нахожусь и как здесь оказалась, за окном уже смеркается.
Осознание случившегося накрывает с опозданием. Теперь уже можно не сомневаться в том, что парни знают о моем уходе. Одна только мысль, как Ник мечется по комнате, пытаясь переварить правду, что я побоялась ему открыть, рвет сердце на части. Морщась, я сажусь в кровати. Под грудью жжёт, стоит только поднять локоть, но могло быть и хуже.
Рейвен спит рядом, свернувшись крошечным черным клубком, и я встаю тихо, стараясь не потревожить. До автобуса в Лондон все равно еще пять часов. Пусть отдохнет немного.
В коридоре гостиницы тихо. Те, кто шумят по ночам, еще не проснулись, а остальные не вернулись с работы. Подобрав в углу коридора жестяной, погнутый по краям таз, я набираю воду и приношу в комнату.
Мягкий кашемировый джемпер — единственное упоминание о бывалой роскоши — я снимаю и аккуратно складываю на табурет. Скомкав небольшое полотенце, опускаю его в воду.
— Давай помогу.
От неожиданности я подскакиваю. Рейвен не спит. Сидит на кровати, свесив ноги и потирая глаза.